– Лучше топь, чем Большой Кот! – возразил вождь. – Снежана и Пыхтун потомки Мудрого Бобра, они не боятся воды. Им незачем забираться в болото, они могли пойти назад вдоль берега. В реке лесные звери не страшны.

– Тогда бы они вернулись в селение еще вчера, Белый Камень, – возразил шаман. – Но их нет. Значит, на берег они не выходили. Мне жаль, братья мои, но они, похоже, утонули.

– Этого не может быть! – перебивая друг друга, горячо возразили Ломаный Клык и Храбрый Рык. – Они дети Бобра! Они всегда прекрасно плавали и лазали по деревьям! И не раз играли на плывущих деревьях! Они не могли утонуть! В нашем роду вообще никто никогда не тонул!

– Дерево могло повернуться в воде и своей кроной неожиданно увлечь их на дно.

– Если бы они утонули, Чужой Голос, – холодно ответил Белый Камень, – их тела прибило бы к берегу. Так или иначе, нужно искать. Обратись к духам, пусть они помогут в этом!

На этот раз шаман возражать не стал. Лишь пригладил курчавую, рыжую с проседью бороду и забрался в лодку.

Он был стар и мудр, Чужой Голос, он помнил куда больше всех остальных охотников. Он знал, как мало веселых, крепких и ловких малышей доживают до возраста взрослых мужей. Не успев набраться силы и опыта, одни становятся жертвами зверей, другие забредают в болото или умирают из-за болезней. Кто-то падает с дерева или с обрыва. А многие – тонут, как самые обычные лесные звери. Река коварна, и далеко не всегда несет только спасение. Летом в ней случаются водовороты, зимой – полыньи, она способна зацепить жертву невидимой подводной корягой или кинуть на камень. Мир жесток к оступившимся, и поэтому на его долгой памяти число жилищ в племени увеличилось всего на два дома. Было шесть, стало восемь. Дети же в домах рождаются каждый год…

Почему Пыхтун и Снежана не приплыли на пляж сразу, когда дерево стало уносить? Почему не бросили его, когда их унесло за излучину? Даже забаловавшись и забыв обо всем, они все равно должны были вернуться к ночи! И если их нет, значит…

Но делиться своими мыслями с родителями шаман не стал. Не решился причинять боль отцам, потерявшим первенцев. К тому же – а вдруг?..

Однако берег скользил за бортом, девственно нетронутый: на краю топи не селились даже утки. Белый Камень и Храбрый Рык тоже не подавали знаков. Значит, ничего не замечали. Ни кровавых следов тигриного пиршества – что было хорошо, ни следов ночлега – что было плохо. Отдаляться от спасительной воды дети бы не стали. Нет следов – значит, из реки никто не выходил.

Лодки миновали очередную излучину, и шаман вздохнул: как ни горько, но поиски потеряли всякий смысл. Зачем детям уплывать так далеко? Что могло заставить их полдня сидеть на дереве? Почему они не вернулись, увидев, что мимо тянется уже Дальняя топь? Почему не испугались тигра и не кинулись к другому берегу? Объяснение всему этому напрашивалось только одно, и было оно очень, очень печальным.

– Смотрите, это знак! – привстав в осиновой долбленке, указал вперед Чужой Голос. – Это тени! Тени без людей! Я должен обратиться к духам, они хотят говорить со мной.

Охотники честно попытались разглядеть что-либо над блестящей поверхностью реки. Никаких теней они не заметили, но возражать шаману не стали. Ведь духи приходили только к нему, только Чужой Голос слышал их речи и сам говорил голосами духов.

Лодки повернули к берегу, причалили возле небольшой поляны, и мужчины выбрались на берег.

– Расступитесь. – Шаман опустился на колени, наклонился, поцеловал траву, сдвинул вперед висящую на плече плетеную из листьев рогоза сумку, откинул край, достал туесок из бересты, высыпал на ладонь несколько щепоток порошка из гриба-красноголовика, помогающего увидеть иной мир, кинул себе под язык и надолго замер, рассасывая зелье. Когда же сознание знакомо помутилось, открыл глаза и быстро закрутил головой, громко призывая духов: – Ой-я бобу! Ой-я, еу, еу…