Но нужно помнить, что существуют еще и венецианские Джустиниани – и это обычный знатный род, давший городу несколько дожей. Есть еще и Джустиниани среди рыцарей ордена Калатрава… И те, и другие не имеют отношения к Маоне – но пойди догадайся…
Все генуэзцы – торговцы, торговля определяет все – это особая модель культуры, в которой коммерческий успех важнее социальных различий. Имели значение не национальность, не место жительства, а, говоря современным языком, гражданство, или, в переносном смысле, «порт приписки». Здесь возникла «аристократия денег». Площадь Банки украшена старинными знаменами. Здесь возникли первые в мире лавки менял. Лоджия Деи Мерканти – первая биржа в Италии.
Но за делами сугубо земными генуэзцы не забывали о духовном, правда, понимали его в рамках той же специфической культуры – покупали реликвии – например, св. Иоанна Крестителя, св. Лаврентия, чашу, из которой пил Иисус на Тайной вечере, фрагменты Его креста. Многое привозили из крестовых походов.
В Genova зародились Анналы и вообще исторические хроники – в 1143 г., причем первым хронистом был мирянин Caraffo – впервые в западном мире. Его сменил архиепископ Якопо да Вараджине. Он уделял внимание тому, что можно назвать «политической или общественной теологией». А еще он собирал и переосмысливал с христианской точки зрения легенды и мифы. Так, например, происхождение названия «Genova» выводили из имени античного божества Янус: в итальянском звучании «Genova» и «Giano» действительно похожи. По версии архиепископа Янус был вовсе не божеством, а правнуком Ноя.
Кстати, именно в Генуе впервые стали изготавливать джинсовую ткань, что отразилось в ее названии.
Россиянам хорошо знакомы генуэзские колонии XIV – XVвв. на Черном море. Первые из них появились в 1270—80 гг., а крупнейшая – Кафа – Феодосия. Позже были основаны Чембала (Балаклава) и Солдайа (Судак).
Гоголь писал:
«Трудно было изъяснить чувство, его обнявшее при виде первого итальянского города, – это была великолепная Генуя. В двойной красоте вознеслись над ним ее пестрые колокольни, полосатые церкви из белого и черного мрамора и весь многобашенный амфитеатр ее, вдруг обнесший его со всех сторон, когда пароход пришел к пристани… Эта играющая пестрота домов, церквей и дворцов на тонком небесном воздухе, блиставшем непостижимою голубизною, была единственна. Сошедши на берег, он очутился вдруг в этих темных, чудных, узеньких, мощеных плитами улицах, с одной узенькой вверху полоской голубого неба. Его поразила эта теснота между домами, высокими, огромными, отсутствие экипажного стуку, треугольные маленькие площадки и между ними, как тесные коридоры, изгибающиеся линии улиц, наполненных лавочками генуэзских серебряников и золотых мастеров».
А вот мнение Гейне:
«Дворцы прежних властителей Генуи, ее нобилей, несмотря на упадок, в большинстве все же прекрасны и утопают в роскоши… Самый замечательный из них – дворец Дураццо: здесь есть хорошие картины и среди них принадлежащий кисти Паоло Веронезе „Христос“, которому Магдалина вытирает омытые ноги. Она так прекрасна, что боишься: а ведь ее, наверно, опять совратят. Я долго стоял перед нею, но – увы! – она не подняла глаз… Город этот стар без старины, тесен без уюта и безобразен свыше всякой меры… Генуэзцам дана самой природой лучшая и безопаснейшая гавань… Весь город стоит на одной скале, и ради экономии места пришлось строить очень высокие дома, а улицы делать чрезвычайно узкими, так что почти все они темные и только по двум из них может проехать карета. Но дома служат здесь жителям, большей частью купцам, почти исключительно для товарных складов, а по ночам – для сна; весь же свой торгашеский день они проводят, бегая по городу или сидя у своих дверей, вернее – в дверях, ибо иначе жителям противоположных домов пришлось бы соприкасаться с ними коленями… Со стороны моря, особенно вечером, город являет собою лучшее зрелище. Он покоится тогда у берегов, как побелевший скелет выброшенного на сушу огромного зверя; черные муравьи, именуемые генуэзцами, ползают по нему взад и вперед, голубые волны плещутся и журчат, как колыбельная песня, месяц, бледное око ночи, грустно глядит на него сверху».