Иоганн с восхищение смотрел на своего учителя. Тот зажёг свечи, поскольку в комнате сгущались сумерки, и дал распоряжение Паулю насчёт ужина. Послышались раскаты грома, за окном полил сильный дождь.

– Сейчас мы с тобой, Иоганн, поужинаем знаменитыми кёнигсбергскими клопсами, затем ты отправишься домой. Как следует подумай над моими словами. И запомни: никому не говори о том, что ты здесь слышал раньше и услышишь потом. Наша церковь весьма пристрастна к мыслящим людям. Тех, кто задумывается, ищет, находит и делает выводы, запросто могут обвинить в ереси и колдовстве. Я бы не хотел, чтобы нас с тобой за это бросили в темницу… или повели на эшафот.

Ужин в доме Пильца обычно завершал беседу Учителя с Учеником. Во всяком случае, к данному моменту оба уже чувствовали усталость, поэтому неспешно расправлялись с тем, что приготовила им хлопотливая Грета, и непринуждённо переговаривались на второстепенные темы, обсуждая университетские будни, политику, но чаще всего – последние новости, которыми был богат портовый город.

– Учитель, но вы так и не рассказали о скрытых в теле человека ресурсах… – покончив с клопсами, спросил Иоганн. – Что вы под этим подразумеваете? Может быть, они находятся в каком-нибудь органе? Например, в желудке… И что об этом говорят наши просвещённые предки?

– Да, набив брюхо, всегда вспоминаешь о желудке! – Пильц рассмеялся. – Что же касается твоего вопроса, на него так сразу не ответить… Я с огромным почтением отношусь к своим авторитетным учителям и всем ученым мужам древности, мнения которых придерживается большинство наших врачей, но оставляю за собой право и на собственное суждение. Не могу позволить, чтобы чужие мнения, какими бы громкими они ни были, заглушали мой внутренний голос. Ведь если каждый уважающий себя эскулап перестанет утолять жажду знаний из родника собственного разума, то остановится всякое движение и обновление, а все наше искусство превратится из кристально чистого озера в гнилое вонючее болото!

Иоганн сделал попытку подняться из-за стола, но профессор удержал его.

– Бургундское у меня закончилось. Попробуем нашей, кёнигсбергской кислятины, раз уж пошёл такой серьезный разговор. – Он наполнил бокалы из графина, при этом Иоганн заметил, как Пильц сосредоточенно о чём-то думает. – Прежде чем ты отправишься домой, Иоганн, я попытаюсь сформулировать свою основную мысль и на этом завершить нашу затянувшуюся и такую непростую беседу… Так вот, овладев методом «магических троек», я задумался над словами одного из асклепиадов21: «Лучшее лекарство от лихорадки – это сама лихорадка!», и, несмотря на новейшие теории врачевания, решил отойти от общепризнанного метода contraria contraries curantur22, а прибегнуть к принципу similia similibus curantur23. Об этом в нашем университете ты не услышишь! Пока не услышишь… Может быть, пройдут годы, когда люди придут именно к этому… Начал же я так…

«Первые опыты, по словам профессора, он провел с ртутью и мышьяком, применение которых в определённых дозах вызывали у людей сильный понос и кишечные колики. Приготовленные по его рецептам эти опасные вещества стали облегчать страдания даже у холерных больных. Сера, вызывающая на коже язвы и нарывы, стала способствовать очищению паршивых, золотушных и прокаженных, а препарат из пчел – апис – отлично помогал при отеках и нарывах, сопровождающихся острой жгучей болью.

– Тогда мне стало ясно, — говорил Пильц, — что специфичность всех лекарственных веществ в этом и заключается: они вызывают у здоровых людей болезненные состояния, подобные тем, какие они же излечивают у больных! Попутно я отметил, что чайный лист является противоядием для всех приготовленных мной лекарств…»