В общем, он пребывал в расстроенных чувствах, когда, дойдя до своего жилища, увидел Джереми Тайди и его сына Фэйтфула, терпеливо ожидавших его.

Разумеется, Тайди не был виноват в том, что доктор Пинчер без особого энтузиазма выслушал его просьбу. Церковный сторож вряд ли мог бы лучше изложить свое дело. Начал он весьма скромно. Все эти годы доктор с уважением относился к нему и его жене, хотя они всего лишь простые люди. Но преданные, тихо добавил Тайди. И с этим Пинчер согласился, слегка наклонив голову. И именно благодаря восхищению перед ученым доктором молодой Фэйтфул не только стал строгим последователем кальвинистской доктрины, но и получил образование. И вообще-то, даже весьма превзошел многих в занятиях. Пинчер знал, что мальчика отправляли в одну из маленьких протестантских школ в Дублине, но его успехами не интересовался.

И вот теперь, похоже, Тайди желал, чтобы его сын сделал величайший в своей жизни шаг и поступил в Тринити-колледж в качестве студента. Его отец был готов понести любые связанные с этим расходы, хотя, естественно, для человека вроде него это стало бы настоящим самопожертвованием. Но Тайди подумал, что доктор Пинчер может увидеть в том некоторое неуважение, если в таком деле сначала не посоветуются с ним. И Тайди надеялся, что, возможно, ученый доктор даже как-то поддержит кандидатуру Фэйтфула.

Такого рода просьбы веками практиковались в Оксфорде и Кембридже. Сыновья преуспевших йоменов и торговцев, скромных ремесленников и крестьян, приходили в прославленные колледжи и поднимались с помощью Церкви или закона до больших высот. И сами преподаватели колледжей могли в свое время быть бедными студентами. И хотя Тринити-колледж изначально задумывался как учебное заведение для сыновей новых поселенцев-протестантов, которые называли себя джентльменами, там было немало и более скромных молодых людей. И почему в таком случае, думал церковный служка, доктор Пинчер так хмуро его слушает?

Отчасти, конечно, Пинчер хмурился, потому что продолжал злиться на Уэнтуорта. Но сейчас, глядя теперь на Тайди, он чувствовал и некоторую обиду. Тайди мог оплакивать перемены в соборе Христа, но оставался на своем теплом месте, а он, доктор Симеон Пинчер, был оттуда изгнан. Тайди, без сомнения, продолжал наслаждаться всеми доходами от своей службы, и эти доходы позволяли ему отправить сына в университет. А теперь он еще и просил замолвить словечко за своего отпрыска. Фэйтфул Тайди пришел бы в Тринити-колледж при покровительстве Пинчера, то есть случилось бы то, что доктору не удалось в отношении родного племянника Барнаби. Это не на шутку раздражало.

Доктор повернулся к юноше:

– Ты хорошо учился?

– Да, сэр.

– Хм…

Так ли это? Пинчер вдруг заговорил на латыни, спросив, читал ли молодой человек Цезаря.

К удивлению доктора, юноша с готовностью ответил на том же языке, дав полный ответ и закончив цитатой из трудов великого римлянина. Пинчер задал еще несколько вопросов. На все юноша с блеском ответил на латыни. Пинчер уставился на Фэйтфула и обнаружил, что его точно так же внимательно изучают, уважительно, но проницательно. Светлые, широко расставленные глаза спокойно смотрели на доктора.

Доктор был потрясен, однако не показал этого. Есть ли у юноши рекомендации из его школы? Тайди подал ему письмо, которое Пинчер, не прочитав, бросил на стол. Как ни был он раздражен, он уже решил помочь молодому человеку просто ради его доброй матери, если не ради чего-то другого. Но он не собирался вот так сразу дать понять этим людям, что его легко растрогать, а потому продолжал смотреть строго, почти хмуро. И именно этот его взгляд заставил Джереми Тайди выложить последнюю карту: