Я слегка склонила голову, выдавила улыбку и вышла из-за стола.

Поднялась к себе и разделила слезы и свое несчастье с подушкой.

Я выплачу их здесь и сейчас. Пусть это будут последние слезы. Нельзя, чтобы кто-то увидел во мне трусливую, жалкую и затравленную девочку.

Я забуду, что мечтала о свободе, пусть и не долгой, о любви, хотя о ней следовало даже не мечтать. Если мои родители не питают ее ко мне, то, чего можно ждать от человека, которого как и меня огорошат новостью о внезапном изменении в законах.

Нельзя показывать слабость, кем бы ни был человек, с которым я запечатлюсь.

Помню, как Лис кричала папе, что Мирт избивает Йорин.

– Она виновата сама. Супруга должна быть поддержкой и опорой, а Йорин вечно мямлит себе под нос. Удивлен, что лаборатория выкинула именно ее имя в единственные кандидаты Фестону. Ему нужна сильная женщина, а не эта тряпка.

Тогда я и поняла страх тети. Яблоко от яблони как говорится. Тем не менее, теперь я сделала из этого вывод, нельзя быть мямлей и тряпкой – раздавят.

Смахнула слезы, подошла к зеркалу и поняла, что следует умыться. Не стоит спускаться в таком виде. Никаких слез, никаких эмоций.

Умылась, причесала свои непослушные каштановые пряди, которые неаккуратно торчали в хвосте, и попыталась улыбнуться. Попытка не увенчалась успехом, мой рваный оскал прервали внезапно выступившие слезы. Так не пойдет. Открыла окно, позволила ветру вновь растрепать волосы, постаяла минут пять у открытых ставней. Хорошо, так значительно лучше. Прохладный весенний воздух быстро привел меня в чувства. Я вновь умылась и решила больше не улыбаться. Никогда.

***

До лаборатории мы ехали молча. Мне нужно было успокоиться.

Я закрыла глаза и включила воображение – так было проще спрятаться от реальности (сколько себя помню, всегда так делала, когда меня что-то огорчало), и представила, что смотрю на чужую жизнь, на представление в театре, или читаю очень захватывающую книгу. Так проще и легче. Герои театра и книг – всегда сильные духом и ни что не может их сломить.

А мой герой, герой ли вообще?

Электромобиль полз по каменной дороге бесшумно. Отец сегодня ехал медленнее обычного, видимо пытался дать мне время на осознание и смирение. Первое пришло ко мне еще дома, в столовой, когда я поняла, что все уже решено и мои слезы ничего не изменят. А вот второе я никогда не приму. Даже если вселенная сжалиться надо мной, и мне повезет с кандидатом, все равно не смирюсь с предательством самых дорогих и близких людей.

Когда я открыла глаза, мы уже свернули на раскатанную подъездную дорожку лаборатории «Чистая кровь». Здание большое, светлое в один этаж. Оно настолько длинное, что занимает почти половину улицы. Кто-то из одноклассников говорил, что восточные ворота находится прямо в здании лаборатории. Возможно.

Я была здесь всего раз, с Лис. Она забирала меня из школы, и мы решили зайти по пути в лабораторию, что бы поинтересоваться ее списком. Это было пять лет назад.

Я сидела на скамейке у кабинета восемнадцать. Тети долго не было, я слышала, как она ругалась с молодым лаборантом, который сдержанно отвечал на все ее вопросы и колкости.

Устав слушать я решила прогуляться по коридору.

Меня тогда так поразило это огромное здание. Часть выделена на больничное крыло. Правда, ни пациентов, ни людей в белых халатах практически не было, только кабинеты с номерами, или палаты. Сейчас уже не важно. Не помню, как вернулась обратно. В какой-то момент я очнулась у того же кабинета, рядом стояла Лис, доктор Фестон и его сын. Грязный и злой, с неистово синими глазами полными обжигающей злобы, его пепельно белые волосы покрывала застывшая красноватая грязь или глина.