Он обвёл глазами присутствующих: её отец смотрел выжидающе, Алёна Борисовна – с испугом, Мария – с нескрываемым любопытством, Максим – ободряюще. А с Катей он не стал встречаться взглядом. Дальше Витя рассказывал, опустив глаза в свою нетронутую порцию.

– Мои родители поженились поздно. Маме было за тридцать. Отцу – пятьдесят. Оба детдомовские. У папы родители на войне погибли. У мамы – лишены родительских прав как алкоголики. Она попала в детдом уже в двенадцать лет. Возможно, такая наследственность повлияла на моё пристрастие… Отец шофёрил и меня ещё пацаном научил. Я рос у него в автопарке. Там хозяйничал дядя Серёжа, ныне покойный. Он относился ко мне, как к сыну, и научил основам мастерства.

– Помню, ты всегда наш мопед чинил! – перебил Максим.

– Но потом отец заболел и умер, – продолжал Витя. – Мама ушла с работы в детсаде и ухаживала за отцом. А после его смерти сильно сдала. Мне сказала: «Во всём слушайся брата, он знает, как надо жить». Она очень его любила. Брат – на три года старше, умный и хитрый. А я – тюфяк! Это он научил меня пить, и пить много: «Чтобы, как большой». Приносил шампанское, вино, пиво и подначивал: «Сможешь выпить всю бутылку или слабак?». Для меня не было тогда ничего страшнее, чем оказаться слабаком перед старшим братом. А он на мне опыты проводил, что можно пить, что не стоит, и в каких количествах потом в компании. Я же быстро привык… Где-то в это время мы познакомились с Максимом.

– Я говорил тебе тогда, что брат тебя спаивает, а ты не верил, драться лез.

– Немного меня спасла армия – единственно время, за которое не стыдно: я шофёрил и получил кучу благодарностей за службу. Но когда демобилизовался – всё вернулось на круги своя. Правда, ненадолго. Меня посадили по 158 статье за кражу. До сих пор не знаю, что и у кого я украл. Сперва, дурак, ничего не понял – ну, думаю, разберутся, брат поможет! У меня же алиби – пьянствовал! Но в ходе следствия, а потом и суда с ужасом понял – брат меня подставил. Эта боль за те два года, что сидел, превратилась в ненависть. Ко мне никто не приходил на свидание – ни мать, ни брат, и если я не озверел за это время, то только по милости Божией. Держались вместе с Мойшей, которого тоже свои подставили, но это другая история… Оказалось, мама умерла, пока я сидел. А ведь мы плохо расстались: она плакала, упрекала меня в том, что я пьяница и вор, порчу жизнь брату… После ее смерти брат продал нашу квартиру, а мне сказал, что моя доля от продажи ушла в счет погашения нанесенного ущерба. владельцу пропавшего с фурой товара. Сам он женился и жил у жены, а со мной разговаривал через дверь. Он повторил то же, что и мама, что я вор, пьяница. Потом добавил, что это я сгубил мать, будто из-за меня она умерла. Сказал, что поэтому он не желает меня знать… Так я стал бомжом.

Константин Сергеевич кашлянул:

– Как юрист, могу заявить, что ваше дело можно поднять и пересмотреть.

– Бессмысленно. Брат приносил мне всякие бумажки и я, пьяный, подписывал, не глядя всё… – Витя хрипло, будто пробивая ком в горле, рассказал незадавшуюся историю своей молодости: и о тюрьме, и о предательстве брата, и о том, как бомжевал.

Было ли ему стыдно – не знал, смог бы по-другому – не знал, облегчил ли душу – не знал, знал лишь, что это – его жизнь. Он даже не был уверен, что жизнь эта – в прошлом…

– В тот день, когда меня сбила Катя, на работе организовали банкет, и я, на радостях от количества халявной выпивки, перебрал, мягко говоря. Коли бы дополз до дома, ушёл в запой… Вот, пожалуй, и вся моя неприглядная автобиография…