- Не надо так громко завидовать, - к нам подошел Стасян, лучший друг Ромки. - Спорим, не случится ничего ужасного, если ты разок пропустишь первую пару, Гарденина?

Как и Верстовский, он тоже производил на женский пол неизгладимое впечатление. Но если Ромка покорял сердца в положительном смысле, то Стас - в прямо противоположном. Стоило Мильневу открыть рот, как руки так и чесались дать ему затрещину. За что? Да за все сразу! - наглую ухмылку, сальные шуточки, грязные мыслишки… Либо просто авансом.

- Отстаньте, балбесы, - я удержала и правда собравшуюся встать Юлю, и приобняла ее за талию. - Быть дисциплинированным и пунктуальным - жизненная позиция. Вы до нее еще не доросли.

- И Рите как раз читать “Гамлета” сейчас, - поддакнула подружка. - Не надо ее отвлекать.

- О, Шекспир? - Рома расправил плечи и положил руку на сердце. - “Любовь бежит от тех, кто гонится за нею. А тем, кто прочь бежит, кидается на шею”. Ладно, раз ты меня отвергаешь, сяду рядом, у твоих ног.

Он отодвинул сумки, лежащие на впереди стоящей парте, и вольготно расположился на чужом месте. Рядом с ним уселся Стас.

- Не собираешься снять наушники? - Юля пихнула его в плечо.

- Зачем, - Ромка небрежно отмахнулся. - Друг Уильям у меня в крови.

Снова прозвенел звонок. Выдворенные со своих мест одногруппники хотели было возмутиться, но, увидев грозное лицо Верстовского, сдались и пересели. О нашем романе знали все. Не мешали, но наблюдали и, как мне казалось, делали ставки - долго ли продержится местный Казанова в текущих отношениях.

Я с трудом дотерпела до большой перемены. Почитала Шекспира, послушала других, порисовала в тетради бессвязные, рвущиеся из темных глубин подсознания орнаменты. С Юлькой мы больше не шушукались. Рома периодически оборачивался и многозначительно подмигивал мне, а я протягивала руку и щекотала его за шею.

“Страшно подумать, что бы вы устроили, если бы я пересела!”, - возмущалась Гарденина. Делала она это больше для вида: подружка детства была не завистлива, и парни интересовали ее в последнюю очередь после учебы и саморазвития.

Что до Ромки, то он выглядел слишком уж умиротворенным. Я пыталась вспомнить, сколько он вчера выпил - может, бедняга так перебрал, что и не помнит ничего из случившегося? А, пустая затея! Тут за собой не всегда уследишь, что уж говорить про другого человека... Хоть бы знак какой подал. Мол - помню, ценю. Жду продолжения.

Про то, как мне досталось от родителей с утра, я старалась не вспоминать. Во-первых, вернулась далеко за полночь, во-вторых, легла спать одетая и явно нетрезвая. Про початую бутылку вина под креслом и вовсе нечего говорить - меня спасло только то, что содержимое ее осталось почти нетронутым.

На обеденном перерыве нам с Ромой удалось уединиться (насколько вообще возможно уединиться в многолюдном холле, где толпились студенты сразу с нескольких потоков). В стене выделялись три высоких окна, каждое из которых было утоплено в каменную фигурную нишу. В одной из ниш мы и приземлились. Рома сел на широкий подоконник и усадил меня на колени. Следующие минут десять я запомнила плохо – мы обнимались и целовались. Голоса толпящихся по соседству студентов начали отдаляться, словно выйдя за пределы волшебного, уносящего нас в мир грез, кокона. Эх, будь в холле меньше народа, я бы, пожалуй…

Хотя что бы я сделала? Наверно, снова бы ждала первого шага, также, как и все предыдущее время. Да, мы с Ромой познакомились не очень давно, а встречались и того меньше – всего около полутора месяцев... Зато каждый день этих отношений был наполнен огнем. Огнем медленным, который мучительно поджаривал меня на протяжении лекций, семинаров и особенно – долгими, полными страстных фантазий, ночами. И разрушительным, безумным огнем, который разгорался в такие моменты, как сейчас.