Однажды Мими наткнулась на Элизабет, сидящую на скамейке в Кэрролл-парке. Элизабет встряхивала банку с молочной смесью, переливая густую серую жижу в бутылочку Гила, который разрывался от плача в коляске.

– Боже мой, ты усыновила ребенка? Это так мило! – проворковала Мими.

Элизабет была почти уверена, что она не пыталась нарочно ее обидеть. Ей просто не приходило в голову, что биологическая мать может кормить ребенка чем-то иным, кроме своей груди.

Тогда ей хотелось бросить Мими в лицо все самое гадкое, что она о ней думала.

Элизабет надеялась, что все самое жалкое в ней, все ее глупые комплексы каким-то образом сотрутся материнством. И поначалу ей показалось, что так и произошло. Но эти мысли вернулись, как и многие другие нежеланные гости, когда Гилу исполнилось восемь недель.

Кафе «Хармони» закрылось, и Мими хотела, чтобы она это знала. Почему такая мелочь вообще должна ее нервировать? Однако же нервировала. Элизабет чувствовала себя так, как если бы ее шлепнули по руке.

В конце каждого коридора в общежитиях короткий лестничный пролет вел к четырем комнатам – по две больших двухместных комнаты с каждой стороны. Их называли «платформами». В этих комнатах разрешалось жить только старшекурсникам, и только они устраивали вечеринки по пятницам.

Сегодня была их очередь. Изабелла заранее приготовила сангрию в ведре для мусора. Ее приторно-сладкий запах наполнял комнату.

Принимать у себя вечеринку считалось делом довольно значительным, но Сэм об этом даже не думала. Рейс Клайва из Лондона должен был приземлиться в десять.

Изабелла предложила ей взять свою машину, чтобы доехать до аэропорта, но это было слишком мило, Сэм бы переживала. Вместо этого она упросила Стэф, капитана баскетбольной команды, позволить ей одолжить видавший виды фургон, который они использовали для выездных игр. Сэм никогда раньше не водила минивэн, но решила не упоминать об этом в разговоре.

Всю неделю ее снедало предвкушение и беспокойство в равной степени. Со вторника ладони не переставали потеть. Живот крутило. Она не могла представить себе Клайва здесь, среди ее друзей. Изабелла выразила это очень точно: «Невозможно просто так привести сюда британца ростом шесть футов пять дюймов, оставшись незамеченной».

Сэм не хотела становиться предметом обсуждений. И все же ей не терпелось его увидеть. Она ужасно по нему соскучилась.

После ужина Изабелла завила ей волосы и накрасила. Затем настала очередь Сэм помочь подруге.

Было большим облегчением хоть ненадолго отвлечься от мыслей о Клайве.

Сэм открыла небольшой холодильник и вытащила пузырек с прозрачной жидкостью. Наполнила ею шприц.

– Готова? – спросила она.

– Готова.

Изабелла одной рукой задрала голубую майку, а второй опрокинула в себя шот. Сэм воткнула иглу прямо в ее напряженный живот, словно бросив дротик. Изабелла вздрогнула – от выпивки или от боли, Сэм не могла сказать наверняка.

Она сосчитала до пяти, вытащила иглу и промокнула спиртовым тампоном выступившую капельку крови.

Процедура стала для них шоком, когда девушки первый раз проделали ее три недели назад, то кричали и прыгали по комнате, прежде чем приступить к делу.

В конце концов Сэм сказала: «Мы пройдем через это вместе. Доверься мне, я смогу. У меня мама медсестра».

Изабелла продавала свои яйцеклетки паре, которая дала объявление в студенческую газету. Им нужен был донор с каштановыми волосами и голубыми глазами, со средним баллом от 3.7 или выше. Изабелла подходила по всем трем критериям, хотя, если бы они запросили выписку из ее студенческого дела, то увидели бы, что большинство ее пар прошло на факультете истории кино.