– Тебе надо отдохнуть. – Он помог ей встать и провел ее в спальню. Она послушно улеглась, и Шадак укрыл ее толстым одеялом. – Спи, дитя. Я буду рядом.

– Не уходи, – взмолилась она.

Он взял ее за руку.

– Все хорошо теперь, Таилия. Поспи. – Она закрыла глаза, не отпуская его руки, и Шадак сидел с ней, пока ее пальцы не разжались и дыхание не стало ровным. Потом он встал и вернулся в горницу.

– Ты что ж, собрался бросить ее здесь? – спросил он.

– Она для меня ничто, – холодно ответил Друсс, – а Ровена – все.

– Понятно. Ну а если бы убили тебя, а Ровена спряталась в лесу? Каково твоему духу было бы видеть, что я уехал и бросил ее здесь, на безлюдье?

– Но я жив.

– Да уж. Эта девушка поедет с нами.

– Нет!

– Да – или ты пойдешь дальше пешком.

Глаза Друсса блеснули.

– Нынче я убил нескольких человек и больше не стану сносить угроз – ни от тебя, ни от кого иного. Если я захочу ехать на одной из твоих краденых лошадей, я поеду. И не советую мешать мне.

– Я не спрашивал твоего совета, парень. – Шадак произнес это тихо, со спокойной уверенностью, но в душе он, к собственному удивлению, этой уверенности не чувствовал. Рука юноши медленно охватила рукоять топора. – Я понимаю твою злость и понимаю, как ты переживаешь за свою Ровену. Но один ты ничего не добьешься – разве что ты очень опытный следопыт и наездник. Ночью ты непременно потеряешь их след, а днем налетишь прямо на них и попытаешься справиться в одиночку с сорока воинами. Тогда уж никто не поможет ни ей, ни другим.

Друсс, медленно разжав пальцы, убрал руку, и блеск в его глазах померк.

– Мне невыносимо сидеть здесь, когда ее уводят все дальше.

– Понимаю, но они от нас не уйдут. А женщинам они зла не причинят – не станут портить ценный товар.

– У тебя есть какой-то план?

– Да. Я знаю те места и догадываюсь, где они завтра разобьют лагерь. Мы подкрадемся к ним ночью, снимем часовых и освободим пленниц.

– А потом? Они ведь погонятся за нами. Как же мы уйдем от них, с тридцатью-то женщинами?

– Их вожаки к тому времени будут мертвы, – заверил Шадак. – Я об этом позабочусь.

– Кто-нибудь другой возглавит их и устроит погоню.

Шадак с улыбкой пожал плечами:

– Тогда постараемся убить побольше народу.

– Вот это по мне, – угрюмо бросил юноша.

Звезды светили ярко, и Шадак с крыльца хорошо видел Друсса, сидящего рядом с телами родителей.

– Старею я, видно, – шепнул воин то ли себе, то ли Друссу. – Это из-за тебя я почувствовал себя стариком.

Ни один человек за последние двадцать лет не вселял в Шадака такого страха. Только в далеком прошлом был такой – сатул по имени Йонасин с ледяным огнем в глазах, живая легенда своего народа. Первый княжеский боец, он убил в единоборстве семнадцать человек, в том числе и первого вагрийского бойца Веарла.

Шадак знал этого вагрийца – высокого, гибкого, быстрого как молния и хорошего тактика. Рассказывали, что сатул разделался с ним, как с новичком – сперва отсек ему ухо, а после убил ударом в сердце.

Шадак улыбнулся, вспомнив, как надеялся всей душой, что ему-то с сатулом сразиться не придется. Теперь он понимал, что такие надежды сродни колдовству и с тобой непременно случается то, чего ты больше всего боишься…

…В Дельнохских горах стояло золотое утро. Дренаи вели переговоры с сатулийским князем, и Шадак состоял в охране посланника. Йонасин слегка задирал их на пиру прошедшей ночью, высмеивая боевое мастерство дренаев. Шадаку было приказано не обращать на него внимания, но наутро сатул в своих белых одеждах подошел прямо к нему.

«Я слыхал, ты слывешь хорошим бойцом», – насмешливо бросил Йонасин. Шадак сохранял спокойствие. «Дай-ка дорогу, – попросил он. – Меня ждут в большом зале». – «Я пропущу тебя, если поцелуешь мне ноги».