Стен комнаты не видно – только пятно красного ковра, на котором я сижу. Двое по-прежнему поддерживают меня с боков, но на этот раз они смотрят в ту же сторону, что и я: там стоят всё те же светловолосые, тоже двое. Стоят и очень стильно улыбаются – будто их снимают в рекламном ролике. Где-то посередине, между мной и ими, лежит золотой грудой целая куча часов, и в этом освещении они кажутся сокровищем, хотя это не так.

Я пытаюсь что-то сказать, но губы разжимаются с огромным трудом, а язык кажется таким огромным, что кажется – сейчас вывалится изо рта.

Один из улыбающихся поднимает руку, и тут я замечаю, что ковёр имеет форму пентаграммы. И вижу я его почему-то сверху. И вижу себя, который каким-то образом дотягивается правой рукой до груди и с удивлением вытаскивает из неё пучок из пяти стрел, словно связанных воедино, стрел таких маленьких, что они напоминают швейные иглы.

Только тут я чувствую боль и возвращаюсь в свое тело, но сбоку светловолосый шипит, чтоб я не дергался, если хочу остаться жив. Предупреждение это излишне: держат меня так крепко, что невозможно пошевелиться.

Мысль постоянно возвращается к увиденным мной стрелам, похожим на иглы: что-то они означают. Откуда-то я должен помнить – что, но не помню. А ещё – этот шипящий голос: как будто призванный ободрить, а не испугать.

В эту секунду чувствую, что в грудь входят новые пучки игл – их так много, что они её покрывают целиком, ощеривая меня ежом ко всему окружающему миру: ощущение такое, что в грудную полость влетело раскалённое пушечное ядро.

Ещё долю секунды рассматриваю сверху свое распростёртое тело, прежде чем осознаю, что оно мертво.

Ковёр, образующий пентаграмму, становится расплывчатым, дольше всего видно, как поблёскивает в его центре кучка часов, словно чешуйка на хвосте русалки, словно браслетик на её запястье.

Уши у этой истории очень длинные…

Алла и Клара – две сестры-близняшки – были очень красивы, но этого никто не замечал. Причина – в их ушах.

– Как будто великолепный мастер, лепивший нас, устал и присел отдохнуть, доверив завершить работу неумехе-подмастерью, – говорила Алла.

– Уши ему оторвать, тому подмастерью! – поддерживала ее Клара.

И обе вздыхали.

Надо признать, было из-за чего: их лица, столь прекрасные в профиль, в фас уродовали длинные, бесформенные лопухи. У Аллы – чуть большего размера, за что её в школе прозвали “Большие уши”. Клару величали “Малые уши”, но ей от этого было ничуть не легче: они все равно куда больше обычных.

И хорошо бы, если бы их головы венчали “благородные эльфийские удлиненные”, как фильме про Властелина Колец, так ведь нет: лопухи они и есть лопухи…

Со временем, когда они стали девушками, то научились маскировать свой природный изъян волосами, но комплексы остались.

Как и особенное отношение к ушам вообще.

Особенность эта заключалась в том, что при оценке других людей Алла и Клара пользовались одним-единственным критерием: их ушами.

– Этот лаптем море выхлебает, – говорила, бывало, Алла, разглядывая мощные ушные раковины какого-нибудь прохожего, и Клара только кивала: “Локаторы на пять!”. И посторонним было непонятно: восхищаются они слуховыми приборами, дарованными природой этому человеку, или высказывают неодобрение…

Если верить сонникам, увидеть во сне чьи-то уши – это предупреждение: кто-то будет придирчиво выслушивать каждое ваше суждение, стремясь найти повод для того, чтобы вас оскорбить. Близняшки видели самые разные уши в своих снах постоянно, и сонники не читали.

Если верить науке, уши мы используем не только для слуха, но и для равновесия. И правда: нашлись такие уши, которые лишили наших девушек равновесия. Обеих сразу.