…А ведь и формалистики у нас было до черта. Идешь на обыск, ну, нашел у него под матрацем наган или пистолет, думаешь, в протокол записывается «пистолет ТТ»? Ничего подобного. «Тульский, конструкции Токарева, длина ствола 116 мм, четыре нареза, в магазине 8 патронов, гильзы бутылочной формы, пули оболоченные…» Кому это нужно? А допросы? Это же формалистика чистейшей воды. Когда Особое совещание ввели, так и не читали эти протоколы, а на нас давили. Ты закон от 1 декабря 1934 года помнишь? Нет?! Отличный был закон, подписанный Калининым и Енукидзе. Был такой – Енукидзе. Кстати, у Калинина жена по этому закону на отсидку пошла, а у Енукидзе племянник. По этому закону все дела по всяким вылазкам против Советской власти и лучших ее представителей должны были разбираться в течение десяти дней, не больше. Обвинительное заключение выдавалось подсудимому за сутки до суда. А если трезво посмотреть, то зачем ему заключение, если на следующий день уже заседание Особого совещания. Приговор по закону от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно, потому что обжалованию не подлежит, а кассации запрещены законом… Для чего, спрашивается, нужны эти допросы до одурения? Это хороший закон, он формальности здорово упростил, иначе даже трудно пред ставить, как бы мы такое количество дел переработали…

Но формализм – вещь живучая. Завели моду – ночные допросы! Даже не знаю, откуда к нам эта мода пришла, но так уж пошло, если ночью кого-нибудь не выдернул, вроде получается, плохо работаешь. С одной стороны, протоколы не больно и нужны, а на допросы, с другой стороны, таскай… Я на ночные допросы как раз отказчиков вызывал, вроде бы самых трудных, а на самом деле для меня как отдых, потому, что известно – отказчик, если кому вдруг и захочется протокольчик посмотреть, пожалуйста, у меня чистая бумага с десятком вопросов… Комар носу не подточит. Только сидеть так ночью скучно, я с ними сразу устанавливал прямой и честный контакт, говорю: нам сидеть с тобой до пяти утра… То есть я буду сидеть, а ты стоять. Но если за хочешь сесть, пожалуйста, только что-нибудь рассказывай. Рассказывай что хочешь, можешь про свою жизнь, можешь про детство, про работу, про баб, про что угод но, книжки и кино интересные можешь рассказывать… Ни фамилий, ни адресов, ни дат – ничего не требую, и писать не буду. Редко кто соглашался ночь молча вы стоять. Знал же, что днем в камере спать не полагается. А так, слово за слово, одно-другое, глядишь, из Великой французской революции кое-что интересное по черпнешь, один стихи рассказывал всю ночь, поначалу я слушал и смысл почти всегда улавливал, а потом уже устал и только удивлялся – как же это может человек в памяти такую прорву стихов держать. По горному делу интереснейшие лекции получил, по энергетике, и по электротехнике, и сетевое строительство, и тяговые подстанции, уж масляные выпрямители со ртутными никогда не спутаю, по гулу отличу, хотя ни тех, ни других в глаза не видел.

А возьми бухгалтерский учет… Интереснейшая вещь! Банковское дело, кредитное финансирование, чем Стройбанк от Промбанка отличается, картотеки, ссуды, пожалуйста…

Это я от Кондрикова почерпнул. Не помнишь? Ну что ты! Это же фигура! Киров нашел его где-то в новгородском банке и сделал своим уполномоченным по Кольскому полуострову. Кондриков гремел! «Князь Кольский!»… Смешно получилось, когда его брали… У него от Кандалакши до Мурманска были везде свои не то чтобы резиденции, а квартирки или домики, мотаться приходилось постоянно и в Апатитах, и в Мончегорске, и на Нивагэсе, и на Туломе… Был у него домишко какой-то прямо на станции в Зашейке. И бойкая там такая хозяйка была из финок. Дом всегда был в полном порядке и в полной готовности принять хозяина и, как правило, с гостями. Она прямо из окна видела, как поезд какой подойдет, хоть и товарный, не идет ли ее повелитель. Раз смотрит, поезд подошел из Кандалакши как раз, идет к дому Василий Иванович и с ним еще нас пять человек. Она мигом, времени три минуты, и стол накрыт! И семужка, и кумжа, и хариус, и грибки, и зубатка, как угадала, прямо из духовки… Дверь открывает, улыбается, лопочет что-то веселое по-своему… потом смотрит, на Кондрикове лица нет, мы молча по квартире расходимся, мы в форме тогда были, она все поняла и мигом – раз, тут же со стола убирать. Бандалетов из Кандалакшского НКВД говорит ей, чтобы не трогала, чтобы оставила… Она как на него залопотала, злая, как ведьма, все убрала, а Кондрикову водки стакан налила, и семги дала заесть… Вообще-то не положено, только, что тут сделаешь, случай все-таки особый, опять же женщина по-русски понимает, но очень слабо… Не помню уже, как он у нас шел, вроде по правотроцкистскому центру. Твердо держался мужик, в чистом виде отказник, ни одной фамилии за все время ни разу не назвал, а про банковское дело рассказывал здорово!