. Остыл…

Тренер (Алевтине). Возьми себя в руки, завтра же будешь жалеть. Сними с себя это дурацкое платье!

Алевтина. Не сниму.

Пыжова. Как они любят друг друга… Разве любовь – это плохо?

Тренер. Плохо!

Художник. Любовь – прекрасно!..

Пыжова. Все говорят: любовь – хорошо…

Тренер. Знаешь, кто говорит? Кто только уже говорить может. А кто хоть немножечко соображает – тот знает: хорошо – пока хорошо, а потом опять плохо.

Художник. Не обязательно.

Тренер. Не лезьте, куда вас не просят.

Художник. Я только защищаю любовь.

Тренер. В ваши годы могли бы уже помолчать и защищать чего-то другое!

Художник. Сорок один!.. Мне мой дедушка как-то однажды рассказывал еще про своего дедушку, который всю свою жизнь, вот как вы, не верил в нее и впервые влюбился, когда ему было сто двадцать! У него во внуках уже имелся мой дедушка, а он сам, вдруг, вспыхнул, как нефть.

Калинкина. У нас в подъезде один стопятидесятилетний женился на стотридцатипятилетней. Чего, хорошо живут, еще все завидуют.

Художник. Вы тоже не застрахованы!

Тренер. Все уже было! Все было, все понял: ничего нет! И ты мне про то, как твой дедушка нефть добывал… Тридцать семь! Все великие гибли уже – я пока что живу. Не ради себя, ради команды. Ради общего дела. Только ради него стоит жить. Все остальное – там, типа, любовь, кровь, свекровь – для тех, кто ни на что уже больше не способен. (Алевтине.) Сними.

Алевтина. Не сниму.

Тренер. Соревнования, чувство ответственности!.. Двенадцать команд, по три игры в день, дикое напряжение сил, какая, к черту, любовь, ты подумай? Вратарь, сними платье и встань в строй!

Алевтина. Я встану, я в платье, а мне не мешает. Даже наоборот – еще лучше. У нас скоро загс, мне привыкнуть надо. Мне каждую вещь поносить, чтобы в ней классно выглядеть…

Пыжова. Ой, между прочим, мне тоже…

Тренер. Что – тоже?

Пыжова. Мне – поносить… Говорю, поносить… Я, как Аля, Гоген Петрович…

Тренер. Ну, давайте! Давайте! Все невестами вырядимся!

Алевтина. Ага!

Калинкина. А вы тоже… как этот…

Тренер. Все!

Пыжова (радостно). Женихом! Гоген Петрович, а вы – женихом!..

Кусакина. Х-ха, твоим!

Пыжова (смутившись). Почему только моим, не обязательно…

Калинкина. И на это, на как ее, олимпиаду…

Кусакина. С песнями, да ты…

Калинкина. На машинах, на свадебных…

Пыжова. Ой, что будет!.. А потом в газетах напишут: особенно сильно отличились спортсменки-гандболистки! Очень мощную изобрели форму одежду: белое свадебное платье и фату!

Кусакина. И белые тапочки!

Калинкина. Все пускай сходу сдаются!

Пыжова. Дуся, потрясно?

Калинкина. Прикольно.

Пыжова (тут же деловито прикидывает). Так, Аля платье купила – есть, хорошо; у меня еще с прошлого года в шкафу; у Люськи их – целых два, она замуж два раза хотела; Надюшка… (Дакашиной.) Надюша, ты свое прошлогоднее не продала?

Калинкина. Надюшка его на помойку закинула – я подобрала. Еще я подумала: ну да, такую форму одежды по помойкам!

Пыжова. Жалко, Надюша!..

Калинкина. А я сказала – не жалко?

Пыжова. Материал был хороший, не мнущийся.

Калинкина. Материал-то хороший – размер другой. На меня не полезло, теперь без дела лежит. Я свои габариты Лорке дала – она из Стамбула мне привезет.

Тренер (горестно). Из Стамбула…

Калинкина. У турков дешевле!

Кусакина. Еще такое приволокет, в котором хоронят в гробу!

Калинкина (нахмурившись). Я тогда саму ее в гроб… да еще поперек…

Кусакина (хохочет). Спасайся, кто может!

Калинкина. Белое для жизни – хорошо!..

Пыжова (мечтательно). В белом по жизни идти – красиво!..

Калинкина. Испачкается, если не снимать.

Пыжова. Нет, а такое, чтобы не пачкалось! Чтобы белое, и чтобы не пачкалось, и чтобы для всей жизни!..