Старшой понял, что пора оправдывать статус командира. Он отдал арбалет мне. Понятно: не высовывайся и прикрывай. Не вопрос, дело знакомое. Подняла оба болтами вверх.

– Тихий – у лошадей, остальные – за мной.

Сам он двинулся в гущу голосящих, туда, где приметил светлую рубаху нашего провожатого. Братья с суровым видом пристроились за ним. Здороваясь по пути с хмурыми жителями, подошли к толпе. Люди раздвинулись перед нами. Старшой шел с видом главного, и перед ним расступались. Два Брата по бокам и мои арбалеты, смотрящие в небо, дополняли картинку.

На земле, воя, на коленях сидела женщина. Она обнимала тело девочки. Судя по закатившимся открытым глазам и безвольному мотанию головы, мертвой девочки. Рубаха ее была разорвана, все лицо в синяках, на тощих руках и ногах – запекшаяся уже кровь. Вторая девчонка, совсем маленькая, пыталась оторвать мать от мертвой.

Старшой встал над женщиной, лицо его перекосилось. Он закрыл глаза, покачнулся, выпрямился и обвел взглядом местных.

– Кто?.. – хриплым голосом спросил он. – Кто? – повторил он.

Местные молчали.


13 моха 317 года. Полдень. Рушь, Северная дорога. Старшой

Она лежала, а на шее было такое же монисто, из старых графских монеток. А я опять ничего не смог сделать. Нет, мог: эти не убежали. Из отряда меня выпрут – мы ведь не вмешиваемся без надобности. Жалко. Но с этим разберусь. Я снова опоздал. Не хочу больше опаздывать. Никогда. Если кто-то так спокойно распоряжается чужими жизнями – значит, и сам заслуживает такого же обращения. Гуманизм и человеколюбие? Смешно. Сила и власть? Нет. Так все равно нельзя. Закон и порядок? Тоже не то. Имеешь ли право судить сам, по своему разумению? Вот это точно можешь.

– Кто?


13 моха 317 года. Полдень. Рушь, Северная дорога. Тихий

Нам-то что, и не такое видали…

У нас в отряде, конечно, такое не приветствуется. Ну хочешь бабу – заплати. Да в любой деревне или городке и без денег всяко найдешь, кто с солдатом пойти захочет. После мора народа и так мало, а чтоб здоровый, да без грубости… Не, я про юг и не говорю. Там за деньги любой тебе жену приведет, и сестру, всех дочек… У нас – не за деньги. Бабе ведь тоже хочется, чтоб приласкал, да здоровый. Конечно. У кого нет, у кого пьет, а у кого и не умеет (смеюсь, да). А кто – чтоб ребенка зачать. От солдата-то лучше, чем от пьяни деревенской.

А тут, по всему видно, девчонку маленькую снасильничали втихую. Ну или перестарались, удавили, либо сама. Ну умерла. Мать убивается, а отца у них не было. Это мы потом узнали. Ушел в болота два года назад, да и сгинул. Обычное дело. Ходят-то по одному, чтобы места свои не показывать. Чуть что – и одному уже не выползти. Утонул, или звери сожрали, или помог кто. Кто-кто… Не знаешь, что ли? Нет в лесу страшнее зверя, чем человек. За еду, за деньги, за бабу убить могут. Да и за просто так. Под руку. Бешеный зверь от своего бешенства сам погибнет. А человек дурной много лет может чудить. Кто его приструнит? Таких, как наш Старшой-то, мало. Он может. Вот и тогда смог.

Короче, сироты. Кто заступится? Понятно. Подошли, смотрят. Жалко им всем, конечно. Но… сама дала, сама пусть справляется.

Тут Старшой хрипло так и говорит: «Кто? Кто, я спрашиваю?»

И голос такой, что вроде как и шепотом, а враз все притихли. Знаю я такой голос. В городке, где я родился, был старый граф. Еще из старых вояк. Контулукскую войну прошел. Командовал там кем-то. Тоже вроде шепотом говорил, а хотелось по струнке встать. Чувствуешь, что человек имеет право командовать, и если что… спросит, да так, что мало не покажется.

Вот и Старшой так. Я вот тогда и скумекал, что он не простой человек. Видно, когда у человека за спиной есть что. Что-что… У кого-то – пьяный батька и тощая корова, и ешь с ними из одного корыта кто быстрее. А у кого-то – дом. И семья. И любят его там. А у кого-то – и воспитание, и приличные манеры, и книжки разные, грамота всякая. А Старшой – занятный человек. Тогда-то не вдавались. Но я понял. И Старшина со Вторым долго с ним говорили. Обычно как? Хочу в отряд. Кто, что? Не вор, не убийца. Долгов кровных нет. Записан. В драке посмотрим. А тут – два кувшина проговорили. Старшина к себе примаком взял. Так-то.