– Какие хорошенькие малышки, – щебетала их мать с удовлетворением. – Не ровня Джейн, но тем не менее очень приятной наружности. Четыре красавицы из пяти – очень приличное достижение. Не уверена, что кто-то справился бы лучше.

Пока Китти и Лидия взрослели, Мэри быстро поняла, что они нуждаются в ней столь же мало, как и две старшие сестры. Оставшись без заботливой опеки сестры, душевное состояние Китти могло пошатнуться. Это была мягкая девушка с податливым нравом, стремящаяся угодить всем и вся. Ее можно было убедить стать для Мэри подругой, однако младшая из сестер Беннет решила, что этому не суждено случиться. Даже юная, Лидия была упрямой, дерзкой и своенравной, и стоило ей только решить, что Китти должна принадлежать ей, Мэри уже не могла встать у нее на пути. Прошло совсем немного времени, и Китти оказалась полностью в плену Лидии, подчиняясь ее железной воле и послушно вторя ее убеждениям. Вскоре у Китти оставалось столь же мало времени на Мэри, как и у всех остальных. К тому моменту, как ей исполнилось четырнадцать, Мэри осознала, что не близка ни с кем из своих сестер. Они не была ничьей лучшей подругой или той, кому можно было доверить свои тайны. Ни мать, ни отец не смотрели на нее с особой нежностью. Имея огромную семью, она осталась совершенно одна.

Поведение миссис Беннет лишь усиливало несчастье Мэри, ибо удовольствие иметь четырех красавиц не компенсировало недостатков пятой. Проходили годы, а внешность Мэри все больше и больше раздражала мать. Миссис Беннет никогда не обладала ни терпением, ни склонностью скрывать свою досаду, которую могли спровоцировать множество мелких недостатков, однако лишь немногие из них могли расстроить ее сильнее, чем прическа Мэри. Каждый вечер по настоянию матери волосы средней дочери убирались в тугие бумажные папильотки, и каждое утро, когда миссис Хилл прочесывала их, они оказывались такими же прямыми и ровными, как и за ночь до этого. Миссис Беннет попросту не могла не счесть такое каждодневное разочарование за личное оскорбление.

– Мэри, думаю, ты делаешь это специально, чтобы разозлить меня.

– Конечно же, нет, матушка. Я бы заставила их виться, если бы могла. Может, мне просто убрать их с лица? Вероятно, тогда то, что они не вьются, будет не заметно?

Миссис Беннет нахмурилась.

– Может, еще наденешь чепчик на голову, как замужняя старуха? Это скрыло бы разом множество огрехов!

С этими словами ее мать возмущенно удалялась, оставляя миссис Хилл со всеми своими гребнями и расческами, готовую предпринять еще одну безнадежную попытку достичь невозможного.

Вскоре Мэри уже страстно желала быть невидимкой. Она предпочла бы вообще не привлекать к себе внимания, чем быть постоянным объектом сварливого недовольства матери. Мэри делала все, что могла, чтобы исчезнуть, подбирая платья самых безликих цветов, сшитые самым непримечательным образом. Когда миссис Хилл, которая, как она знала, испытывала к ней сочувствие, уговаривала ее выбрать более яркие оттенки и подходящие фасоны, Мэри отвечала отказом. Всевозможные малозаметные тона серого и бежевого – вот все, чего она заслуживала. Убежденная, что ничто не способно исправить тот облик, который она являла миру, Мэри не принимала участия в разговорах о шляпках, туфельках и тканях, которые по мере того, как Китти и Лидия становились старше, занимали столько времени. Лидия оказалась столь же остра на язык и беспощадна в своих суждениях, как и их мать, и Мэри опасалась насмешек, которые, без сомнения, настигли бы ее, предприми она неуклюжие попытки присоединиться к подобным обсуждениям. Гораздо проще было молчать. Когда сестры приходили в Меритон, чтобы спустить свои карманные сбережения в деревенском магазинчике дамских шляпок, Мэри нерешительно стояла в одиночестве на улице. Заходить внутрь не было никакого смысла. Что бы она стала делать делать с новым кружевным воротничком, цветными лентами или соломенной шляпкой? Безделушки подобного рода не предназначались таким девушкам, как она.