Она сидела в стороне на стуле, на котором только что стоял его гроб, и прислушивалась к гулкой пустоте внутри себя…

Телефон снова завибрировал…

Она нехотя вытащила его из кармана, проверила сообщения… «Я жив», «Я жив», «Я жив»… Что это?! Это же… не может быть… как?…

Сердце её заколотилось, наполнилось чем-то новым и неподдающимся рассудку…

Может быть, это начало нового романа? Что же там дальше?…

Стены у него здесь оклеены простенькими обоями. В цветочек. Такие маленькие букетики с розовыми цветочками в шахматном порядке по всем стенам. Из под тёмных штор выглядывают белые подоконники, большие, деревянные. Странно… Здесь никогда не бывает ночи, но за окном можно разглядеть только отдельные тускло освещённые окна… И старинный стол у окна тоже из хорошего дерева, тяжёлый такой… надёжный. И два кресла ну самые что ни на есть простые, с деревянными подлокотниками. Такие в 70-е годы прошлого столетия в каждом советском доме стояли. У всех одинаковые. Потому что других в продаже не было. В магазинах для людей. Но вот это всё не смотря ни на что казалось таким уютненьким, согревающим… Он поймал мой оценивающий пространство взгляд.

– Тебе не нравится здесь у меня?

– Нет, отчего же? У тебя и здесь всё так же, как и там было, в той мастерской… Ничего не изменилось. И ты всё такой же. Только работ никаких нет почему-то… А вот кисти есть.

Я указала на букет кистей в цветочной вазе на столе.

– Я здесь ничего не пишу. А кисти эти – это память о тебе.

– Обо мне? – это было более, чем удивительно, для меня.

– Да, о тебе, – он вытащил кисти из вазы и поднёс ко мне. – Ты что же, совсем не помнишь их?

– Ну… кисти как кисти… У тебя таких много было. И всеми ими ты писал меня… Наверное… Н-н-нет. Не понимаю, почему именно эти – память обо мне.

– А помнишь, как однажды…

…

Да! Конечно, помню… Мне было семнадцать лет. Какой возраст! А тебе было ровно в два раза больше! Ты всё время говорил со мной о жизни, о людях, об искусстве. При этом я просто внимательно тебя слушала, стараясь не упустить ни слова. Всё, сказанное тобой казалось бесценным. До встречи с тобой я жила в деревне и ничего не знала об этом параллельном мире… Я слушала тебя, стараясь не двигаться. Потому что в это время ты меня писал. Иногда ты увлекался живописью так, что незаметно для себя останавливал свой рассказ. В мастерской в этот момент раздавался только шорох кисти, скользящей по картону или холсту… Но мне всё равно не было скучно. И помолчать хорошо, если с тобой. Потом, чтобы подвинуть тишину, заботясь о том, чтобы я не заскучала, наступал момент, когда ты включал старинный переносной проигрыватель, и мастерская наполнялась музыкой. Мне совсем незнакомой, но чарующей. Стравинский. Вивальди. Бриттен… А потом в мастерской появилась ещё одна девушка. Она хотела поступить в художественное училище. Ей понадобились уроки живописи, и поэтому вы писали меня уже вдвоём. И много говорили о чём-то мне совершенно непонятном: о золотом сечении, валёрах каких-то… но мне очень хотелось всё это понимать. Это давало ощущение сопричастности к новому для меня, деревенской девчонки, миру.

И вот однажды ты сказал нам, мне и этой девушке:

– Всё. У меня сегодня выходной. Я буду позировать вам. Сидеть в кресле и наслаждаться бездельем. А вы будете писать меня.

– И я?! – хотела было возразить я, но ты меня перебил:

– Да, и ты.

– Но я… – однако, ты не дал мне говорить.

– Никаких но! Вот такой у нас сегодня будет эксперимент!

Ты вручил мне кисти и посадил за свой мольберт перед небольшой картонкой. Не холст же доверять человеку, который в первый раз взял кисти в руки…