Но…
Но Слава никак не мог приучить себя к тому, что современность – это просто ещё не дозревшее прошлое и что и сегодня можно что-то считать антиквариатом в смысле редкости, важности и неизученности…
Поэтому он каждый раз с благодарной улыбкой, но отрицательно качал головой и шёл в следующий магазин.
Лелея надежду на завтрашний блошиный рынок…
С одеждой тоже всё не задалось: в каком-то смысле тришкин кафтан. Модель подходит, размер не тот. Размер тот – только судя по лейблу, годы тридцатые. Время годится и размер тоже – не село, Прохоров в костюме и штанах выглядит огородным пугалом.
И так до бесконечности…
А ещё ведь все время приходится объяснять недоумевающим продавцам, зачем солидному русскому старинная одежда нужного размера. В изначальную версию для кино, несмотря на тросточку в руках, почему-то никто не верил, поэтому пришлось использовать слово, которое подсказал русский таксист, глядя на мучения своего пассажира. «Wettespiel» – победно говорил теперь Прохоров в ответ на недоуменный взгляд продавца…
Но, наверное, таксист не был большим специалистом в немецком. Потому что в ответ брови продавцов взлетали ещё выше, однако по некотором размышлении своих хозяев опускались обратно, а затем всё лицо расплывалось в улыбке. Слово составленное, как пояснил всё тот же таксист из двух немецких «спор» и «игра», для них было явно новым, но они его понимали, и начинали искать и помогать…
Однако и дружелюбие немцев никак не спасало, если нет нужного товара, как ни старайся, всё равно его не продашь…
Прохоров без сил (настолько, что даже пытаться читать не стал) вернулся в гостиницу и снопом повалился на постель, всю надежду свою вложив в завтрашний поход на Тиргартен.
А там как раз и поджидала его катастрофа…
17
Это утро было в точности похоже на предыдущее, только с другим знаком. Спал Прохоров, как убитый, выспался отлично, головной боли не было, а настроение зато – отвратительное.
И причин для этого было.
Во-первых, болело все тело. Вчерашние упражнения – согнуться, разогнуться, влезть в машину, вылезти из машины, согнуться, разогнуться, влезть в машину, вылезти из машины, плюс примерно пять километров пешком – вполне хватило, чтобы непривычные уже к таким напряжениям ноги, руки, а также остальные мышцы дружно взвыли и отказались слушаться…
Когда-то давно такой пробег для Славы был почти ежедневной нормой, так, чуть голени и бедра постанывают к вечеру. Однако семь часов здорового сна снимали ту усталость разом.
Но те времена давно прошли…
– Ты знаешь, – говорил нашему герою в Москве знакомый врач, – возраст проявляется не только в том, что ты быстрее устаёшь, но и в том, что медленнее восстанавливаешься…
Прохоров знал…
И очень хорошо знал…
Особенно после своих двух инфарктов, после которых ему тем же врачом разрешались только небольшие, хоть и обязательные физические нагрузки. А большие – ни-ни, и после таких дней, как вчера, Слава понимал почему…
Потому что усталость плюс бесконечный адреналин в крови – это как-то чересчур, и держался Прохоров только на палящем желании как можно скорей попасть в вожделенное «туда».
И это была ещё одна причина для отвратительного настроения нашего героя. Всякие мелочи вчерашнего дня, вроде неудач в покупках мы вообще поминать не будем. Но вот надежда и страх в одном флаконе – это да…
Надежда на попадание в нужное время (с местом, куда потом двинуться – решим)…
И страх ошибиться на пару десятков лет. Пяти или семилетняя девочка Надежда Мандельштам нашего героя интересовала мало, и ждать двадцать лет, когда зять с дочерью прибудут в Новую Зеландию – не климатило. А если в другую сторону – тоже здорово – Надежда уже в сталинской тюрьме, вокруг ликующие, только что пришедшие к власти фашисты – куда как весело…