– ПРЕСВЯТАЯ ДЕВА, КТО ТАК НАТЯГИВАЕТ ТЕТИВУ?!

Громкий негодующий голос грянул мне прямо в ухо, я дернулся от неожиданности – и моя стрела улетела прямехонько «в молоко».

Локсли зашипел, как будто взял в рот слишком горячий кусок.

– Наконечник стрелы перед выстрелом должен касаться стержня, Малютка, сколько раз повторять! Силенок, что ль, не хватает, чтобы как следует натянуть лук?

И с чего я взял, будто у Локсли в отношении меня имеется комплекс вины? Нет у этого типа ни комплексов, ни вины, ни элементарного чувства такта!

Совершенно бестактно отобрав у меня лук, Робин во весь голос принялся учить, как с ним обращаться… Я слышал его поучения как минимум две тысячи раз, но толку от них пока было не больше, чем от лекций по гражданской обороне.

А на поляне, зевая и потягиваясь, уже появлялась остальная братва, и из дупла Великого Дуба выглянул заспанный монах Тук: фриар крутил головой и таращил глаза, напоминая разбуженную сову. Обычно Тук ночевал в своей «сторожке» у брода, но вчера, засидевшись с нами заполночь, не захотел возвращаться по темноте в Фаунтен Дол и устроился на ночлег в дупле, где мы обычно коптили туши оленей.

– Тук! Спускайся! – заорал Вилл Статли, встряхивая ярко-рыжими вихрами. – Тебе бы только дрыхнуть, ленивый плут! А кто будет спасать наши заблудшие души?

– Не будите – да не будимы будете, – сквозь зевоту пробормотал Тук и снова скрылся в дупле.

Он явно еще не совсем проснулся, раз не послал Вилла по-латыни. Ученость разве что не выплескивалась у нашего фриара из ушей… Если только он и вправду был фриаром.

Никто из нас не знал, был ли Тук в самом деле монахом или привирал. Так же как никто не знал, учился ли он и впрямь в школах всеобщих искусств в Болонье, Саламанке и Париже.

Этот веселый цветущий здоровяк пришел однажды в Ноттингем в потрепанной рясе, с тощей котомкой за спиной, поболтался по окрестным деревням, развлекая народ проповедями, чувствительными историями и непристойными песенками, забрел в Шервуд, заночевал в развалинах античного святилища возле брода… И остался там жить. И обитал в своей «сторожке» уже третий месяц, хотя то и дело грозился снова двинуться в дорогу, как и полагалось члену славного ордена епископа Голии.

Никто в Шервуде, а я тем более, слыхом не слыхивал про такого епископа, но наверняка этот Голия был неплохим мужиком, раз в его орден вступали парни вроде Тука. По словам Тука, члены его ордена, голиарды, или ваганты, были не просто голью, а голью перекатной и скитались по белу свету, припадая к источникам знаний в университетах всего христианского мира и черпая вдохновение в кабаках разных стран. Было бы очень жаль, если бы наш фриар однажды присоединился к своим странствующим собратьям и ушел на поиски более веселых мест, чем Шервуд.

Но пока все угрозы Тука покинуть нас оставались лишь угрозами, и его гулкое: «Pax vobiscum!»[12] каждый божий день открывало трапезы у подножия Великого Дуба.

«Волчьи головы» приняли бродячего монаха в свой круг так же просто, как приняли меня, – не особо донимая голиарда-ваганта вопросами и мирясь с его привычкой мешать английские фразы с чужеземной речью. Точно так же аутло мирились с моим незнанием вещей, которые положено знать любому младенцу, или с ехидством Дика Бентли, или с ворчанием Дикона Барсука, или с молчаливой угрюмостью Кеннета Беспалого.

Кроме Барсука, который по здешним меркам считался стариком – ему уже перевалило за сорок – и тридцатилетнего Кеннета все разбойники Шервуда были молодыми, веселыми и беспечными, и кровь играла в них, словно хмель в дубовых бочках вдовы Хемлок. Под сенью королевского леса иногда вспыхивали ссоры, перепалки и даже драки, короткие и бурные, как весенняя гроза, но это не мешало нам оставаться волками одной стаи. И в то время как за пределами Шервуда вся «веселая Англия» притихла, придавленная чрезвычайным сбором на выкуп короля Ричарда, лесные беглецы осмеливались не только жить себе да поживать, но и жить весело! Многие добропорядочные обитатели Ноттингемшира уже давно забыли, что такое кусок мяса в супе, но «волчьи головы» чуть ли не каждый день ели королевских оленей, запивая их элем за здравие томящегося в плену царственного крестоносца.