Шхуна, стоявшая на якоре неподалёку от берега, показалась Друду не внушающей особого почтения. Она не шла ни в какое сравнение с огромными торговыми кораблями его отца. Называлась шхуна «Теутберга». Так как путешествие на ней не должно было продлиться долго, мальчик не стал брать свои вещи и приказал кучеру ехать в имение помедленнее, чтобы не прибыть раньше них.

Все расселись по шлюпкам, которые качались на волнах. Увидев удаляющийся, залитый солнцем берег, почувствовав солёные брызги на лице и свежий тёплый ветер, Друд позабыл всё своё недовольство и ощутил безмерное счастье. Не отрывая глаз, он глядел на синюю воду и белых чаек, с криком летавших над его головой.

На борт шхуны пришлось взбираться по сброшенной сверху верёвочной лестнице. Едва ступив на палубу, мальчик попросил Бертена познакомить его с устройством корабля. Старый капитан не отказал ему в этом и даже проявил недюжинное терпение, ожидая, пока Друд насмотрится, свесившись через борт, как матросы поднимают якорь.

«Теутберга» взяла курс вдоль побережья. Когда начали сгущаться сумерки, и береговая линия превратилась в сплошную серую полосу, капитан пригласил гостя и племянника на ужин. Им была предложена свежая солонина, сыр, хлеб, и вино.

–Ну, выпьем за встречу! – подняв оловянный стакан, сказал дядя Бертен.

Увидев, что Друд отхлебнул всего два глотка, старый капитан застыдил его:

– Так–то вы рады вашим друзьям, господин Шанталь! Пейте, отличное вино, ведь вы мужчина, а не кисейная барышня! А ну–ка, подняли залпом и выпили!

Друд зажмурился и вылил в себя весь стакан. Вино обожгло ему горло, он закашлялся. Лишь много позже молодой Шанталь узнал, что поили его клюквенной водкой, имеющей тёмно-красный цвет.

–Молодец, молодец! – воскликнул капитан. – А вот запить, тогда легче будет! Только пить залпом!

Зажмурив глаза, Друд взял из его рук стакан и опрокинул его в горло. Это снова была водка. Её остатки он выплюнул на пол.

– А теперь нужно заесть, и вы будете, как свежий огурчик, господин Шанталь, – пообещал дядя Бертен.

Он ещё пил с Подлером, что-то рассказывал, хлопал Друда по плечу, но мальчик уже ничего не понимал. Кровь прилила к его лицу. В голове шумело. Он глупо хлопал глазами, пытался что-то сказать, но язык во рту точно распух и не поворачивался. С каждой минутой ему становилось всё хуже, пока сонное оцепенение не сковало его.

Очнулся Друд в матросском кубрике. Открыв глаза, он увидел железный фонарь, со скрипом раскачивающийся под потолком. Фонарь еле светил, отбрасывая на лица матросов, спавших вокруг, мертвенные тени. Друд лежал в гамаке. Повернув голову, он увидел, что в соседнем гамаке, свесив одну ногу, спит какой-то здоровенный детина с лысым черепом, покрытым завязанной сзади грязно-голубой косынкой. Сосед лежал так неподвижно, что Друд испугался, не умер ли он. Но в следующий момент детина всхрапнул.

Голова Друда раскалывалась, во рту было отвратительно. Улучшению его самочувствия отнюдь не способствовал густой запах чеснока, пота и винного перегара, стоявший в кубрике. Слабо и смутно соображая, Друд вылез из гамака и наступил на чью-то руку. Матрос не проснулся, но грязно обругал его.

Друд двинулся к выходу, теряясь в догадках, то ли это его так шатает, то ли корабль так швыряет на волнах. Открыв дверь, он глотнул свежего воздуха и прислонился виском к косяку, так как голова закружилась. Через некоторое время ему полегчало, и мальчик стал даже различать окружающие предметы.

По–видимому, была глубокая ночь. Тёмное небо почти сплошь усыпали звёзды. Шхуна слегка покачивалась и поскрипывала. Вся палуба была окутана сумраком. Прислушавшись, мальчик уловил голоса.