– Ну и долго мне ещё ждать, нашёлся тут критик! – во всеуслышанье, громко заявляет буфетчик, прямиком смотря на критика, чьи покрасневшие уши целиком его выдают, не давая ему возможности как-то заставить всех обознаться на счёт себя. – Да вы что, какой я критик?! – потрясая себя удивлением, а не как все могли подумать, пошатывая выпитым, мог бы возмутиться критик обознанно названный буфетчиком критиком. – Вы только посмотрите на меня, разве я похож на критика. – А вот здесь критик явно поспешил и, пожалуй, наговорил себя до критика. Ведь он словесно указал тот ориентир, через призму которого, на него теперь будут смотреть окружающие. И хотя полного единодушия во взглядах на него не будет, – и хотя я ваше исключительное мнение не могу не учитывать, это ваш сосед сверху, сбежавший алименщик и подлец каких свет не видывал, всё же думаю, что он тот козёл, который мне на ногу наступил (и эти предположения совершенно не противоречат тому, что он критик), – тем не менее, он всё же будет признан в этом критично для него важном качестве.

А вот предложи он для схожести своего сравнения кого другого, например, политика, – ну какой из меня политик (здесь нужно утверждать от противного, хитры все эти политики; вечно цену себе набивают), я враль, но с воображением, каких редко встретишь, пьяница, ловелас, кухонный боксёр и в голове у меня только туман из мыслей, – то, пожалуй, у него были все шансы быть признанным политиком, хоть и битым, а не критиком. В чём-чём, а в последнем действии, всегда есть полное единодушие.

Но Критик умеет проигрывать и если его раскрыли, то он не будет выворачивать свою шею, чтобы не смотреть в глаза действительности. И Критик сразу же поднялся на ноги, как только буфетчик показал своё истинное, хамское и главное, вражеское лицо – он на тёмной стороне, администрации театра, тогда как Критик на светлой, на стороне зрителя. Но вот какая же всё-таки не благодарность, и он знает, кто этому способствует – директор театра, зритель во всех неудачах винит не тех, кто за неё отвечает, действующих лиц пьесы и стоящего за постановкой режиссёра, а почему-то критика, который их между прочим предупреждал, а они сказали, что он накаркал провал постановки (опять манипуляции директора).

И Критик, сразу удивив Алекса своей стойкостью на ногах, глядя в глаза этому представителю тёмной силы, администрации театра, к буфетчику, прямиком направился к нему. И хотя Алекс находился позади к Критику и не мог видеть, как тот яростно смотрит на этого подлеца буфетчика, – а по другому, при данных обстоятельствах, Алекс себе и не мог представить взгляда Критика, – всё же он ощущал всю эту невыносимость взгляда Критика.

Ну а то, что буфетчик ответно демонстрировал непоколебимость уже своего ответного взгляда на Критика – по-хамски, с долей презрения стоявшая ухмылка на его лице, только коробила уверенность Алекса в Критике – то Алекса не обмануть этой напускной невозмутимостью. Хоть за спиной буфетчика и стоят могущественные силы в лице широких задов администрации театра, а его тыл прикрывает запасной выход, куда он может в любой момент дёрнуть гонимый справедливостью в лице кулака Критика, Алекс прекрасно видит, как пробирает дрожь ноги буфетчика, который, то растёт, то опускается.

И, пожалуй, в этом своём предположении, Алекс был отчасти прав, буфетчик отлично знал не предсказуемый нрав Критика, который был предсказуем лишь в одном, в своём непредсказуемом поведении. А когда такая абракадабра возникает в голове при виде идущего на тебя человека, особенно Критика, то хочешь, не хочешь, – а буфетчик и не хотел его звать, его заведующий заставил спровадить Критика, – а вынужден опасаться, что приготовленный для Критика пакет, покажется тому недостаточно соответствующим его широкой личности, и он начнёт прямо тут делать свои критические замечания.