А там-то, всё как всегда видели в своём придирчивом свете, где его более чем наверняка, собираются надуть. – А может этот тип подозрительной наружности, специально так, – выдавая себя за того, кем не является, – притворяется, чтобы за твой счёт тебя надуть! – С досадливым изумлением, даже не спрашивает, а сразу утверждает эта критическая черта в Андроне. И не давая Андрону времени вздохнуть, начинает его продавливать под себя. – Да ты, Андрон, хотя бы краем глаза посмотри на него. Разве тебя в нём всё устраивает. Или всё же он слишком подозрительно выглядит. – На что Андрон ни бэ, ни мэ, но по его внутреннему сопению становится вполне понятно, что и он в таком же недвусмысленном ключе смотрит на этого проходимца. А этого от Андрона только и ждали. И его бесконечно настойчивая и до чего же вредная всё та же черта характера, поймав Андрона на слове, теперь уже требует от него немедленных действий.

– Ты, Андрон, – настойчиво заявляет Андронова хозяйская жилка, – возьми себя в руки (можешь не оправдываться, всё же трусоват ты) и решительно так, спроси этого типа: А на каких-таких юридических основаниях, ты должен раскрывать перед ним, вполне возможно, что коммерческую тайну? А может он представитель конкурирующей фирмы, занимающийся производственным шпионажем. Узнает вначале внутренний рабочий распорядок, а затем войдя в доверие, подберётся к внутренней кухне заведения. А там глядишь, и все технологии и скрытые отчётности чёрной бухгалтерии в его кармане. А! Ты об этом не думал? – Андрону аж стало одновременно холодно и жарко от этих своих откровений.

И Андрон на этом душевном подъёме, насколько мог решительно ответил Святу. – Это конфиденциальная информация. Так что извините. Я ничего не могу сказать, пока не знаю, с кем разговариваю.

– А! Ты об этом. – Добродушно улыбнувшись на свою забывчивость, усмехнулся Свят, доставая из кармана знаковый документ, который наделял неслыханными правами того, чью личность он удостоверял и обязанностями перед ним всех тех, кому он так в лицо предъявлялся. И даже было трудно иной раз понять, кого этот документ больше касался, того кого он удостоверял правами, или тех, кто почему-то после этого его удостоверения личности понижался в своих правах перед лицом этого удостоверившего их в своих правах человека при удостоверении.

Что может быть только непроверенные на себе слухи и им не стоит верить, пока на себе в этом не убедишься. Что ж, может и так, но Андрон не из тех, кто любит ставить на себе эксперименты. И как только это удостоверение было ему предъявлено для его ознакомления и понимания того, что с этого момента каждое его слово или наоборот молчание, будет не просто рассматриваться под углом юридической ответственности, но вполне возможно, что в будущем и инкриминироваться ему, то он тут же почувствовал себя более чем неуютно на этом месте, почему-то напугано (в его голове всё так стремительно завертелось, ища в своём прошлом то, за что его можно было привлечь к ответственности), и ему сразу же захотелось куда-нибудь дать дёру. Ну и как бонус. Андрон мгновенно пересмотрел все свои атеистические взгляды на жизнь, и в душе, правда с каноническими ошибками, перекрестившись: «Свят, Свят, Свят», – начал склоняться к тому, что всё-таки во что-то надо верить, если вдруг насчёт него будет допущена несправедливость.

Ну а Свят не первый, а может уже в тысячный раз, показывает своё удостоверение для удостоверения своих прав на излишнюю, при отсутствии такого удостоверения, любознательность, и он отлично знает, какая после этого своего представления ждёт реакция на лице этого, ещё минуту назад, до предъявления этого своего удостоверения, что за наглого, сам себе закон типа, который в одно мгновение вдруг потерял дар речи и забыл, как его звали. Мол, я не я, и без адвоката слово не скажу. И, конечно, Свят сразу же всё насчёт Андрона понял – как и какие предательские мысли его обуревают, с первейшим желанием податься в бега.