«Соло» плавно скользит на запад под двойным развернутым стакселем. Кипящий кильватерный след пересекает волны за кормой. Я читаю, пишу письма, набрасываю рассказы, рисую картинки – переплетенных морских змей, – перевожу невероятное количество пленки, пытаясь запечатлеть море, маневры яхты, закаты. Я набиваю живот жареной картошкой, луком, яйцами, сыром и крупой – булгуром, овсянкой, пшеном. Занимаюсь йогой и гимнастикой, отжимаюсь, подтягиваюсь, подпрыгивая, наклоняясь и растягиваясь в унисон с покачивающейся яхтой. Живой лабиринт из мачты, гика и вант, опор и углублений похож на паутину. Надо раскрывать и настраивать паруса, чтобы поймать ветер. Короче говоря, мы с яхтой в отличной форме, а плавание – чудесное и беззаботное. Если и дальше будет так везти, я достигну порта назначения до 25 февраля.

Но 4 февраля ветер усиливается. Я слышу, как он начинает свистеть в снастях. Начинается шторм. Над головой бегут стада облаков. Волны вздымаются и опадают. Мне совершенно не хочется прощаться со спокойным плаванием, и я обращаюсь к небу: «Давай, ударь меня, если надо, но только поскорее!»

Моя малютка-яхта скользит меж волнистых холмов, которые вскоре вырастают в небольшие горы. Вода, ранее сверкающе чистая, теперь отражает темное грозное небо. Волны вспениваются и осыпают нас брызгами, когда мы прорезаем их на пути к тонущему солнцу. Благодаря автопилоту «Соло» более или менее придерживается курса. Электрический моторчик, направляющий перо руля, утомленно бормочет: он работает постоянно и слишком долго. Несмотря на регулярные водопады, обрушивающиеся на палубу, я не ощущаю особого дискомфорта. Я дурачусь перед своей кинокамерой, откусывая гигантские куски жирной колбасы и хрипя по-пиратски, как Джон Сильвер: «Как видишь, парень, погодка у нас чудесная. Кабы ветерку добавить, было бы еще лучше!» Пробираюсь на носовую часть палубы и сворачиваю один из стакселей. Ледяной душ струится по спине и рукам.

Приближается закат, небо становится все темнее. Когда «Соло» скользит по ущельям между волнами, солнце скрывается за горизонтом. Оно опускается все ниже и ниже и, наконец, тонет на западе. Над «Соло» опускается ночь. Кажется, что волны и ветер ночью усиливаются.

Я не могу разглядеть приближающиеся волны: они возникают прямо перед нами внезапно, и вдруг они уже здесь и с силой обрушиваются на нас. Затем снова убегают в темный мир, так стремительно, что я почти не успеваю осознать полученный удар.

Более десяти тысяч миль и полтора перехода через Атлантический океан мы с яхтой составляли друг другу компанию. Она видала и покруче. Если дела пойдут хуже, я предприму штормовую тактику: уменьшу парусность, а потом либо лягу в дрейф, либо пойду по ветру. Погодный предсказатель «Pilot charts» обещает для этой части южной Атлантики и этого времени года редкие волны небольшой силы. Сила ветра может достигать семи баллов. Этого достаточно для того, чтобы испортить прическу и обеспечить морское купание прямо на палубе, но недостаточно, чтобы расстроить мои планы. Примерно через две недели я буду лежать на горячем карибском солнце с холодным ромовым пуншем в руке, а «Соло» будет покачиваться на якоре со свернутыми парусами рядом с каким-нибудь утыканным пальмами пляжем.

К счастью, мне редко приходится выходить на палубу. Я поднимаюсь туда, только чтобы зарифить паруса или поменять стаксели. На моей яхте есть внутреннее рулевое управление и центральный пульт информационных приборов. Я сижу под плексигласовой крышкой, которая выглядит как квадратная кабина реактивного самолета. Отсюда я могу управлять яхтой при помощи внутреннего штурвала, регулировать паруса, дотягиваясь через открытый кокпит до судовых уток и лебедок, расположенных рядом с люком, наблюдать – и все это одновременно. Кроме того, можно сверяться с картой на столе, болтать по стоящему рядом радиоприемнику или готовить еду на камбузной плите – и все это не сходя с места. Несмотря на морскую акробатику, каюта остается сравнительно комфортабельной. За исключением капель, просачивающихся через трещины люка, здесь сухо. Воздух тяжелый, сырой от приближающегося шторма, но лакированное дерево каюты тепло мерцает в мягком свете. В срезе древесины я могу разглядеть причудливые очертания животных, людей, спутников. Они успокаивают меня. То малое количество кофе, которое я умудряюсь донести в ходящей ходуном чашке до рта, согревает и помогает сохранять бодрость. Мой желудок, изготовленный из устойчивого к коррозии и взрывам, невосприимчивого ни к чему сплава, совершенно не стремится на диету из крекеров. Я ем до отвала и усердно планирую обед на день рождения, который наступит через два дня. По причине отсутствия духовки я не смогу испечь пирог, но могу попробовать сделать блинчики с шоколадом. Сделаю карри с кроличьей тушенкой, игнорируя французское суеверие, что даже малейшее упоминание о кроликах (lapin) гарантирует экипажу ужаснейшие беды.