Подобная эволюция названия «русь» не представляет ничего исключительного. Так, И.М. Дьяконов показал, что название «киммерийцы» восходит не к этнониму, а к обозначению конных отрядов иранцев, вторгшихся из Северного Причерноморья в Переднюю Азию в VII–VI вв. до н. э.[467] Отсюда проистекает сложность выделения археологической культуры и поисков особого народа, хотя к названию «киммерийцы» восходят известные античные топонимы Северного Причерноморья.

Такая эволюция названий, этнонима и хоронимов, особенно характерна для эпохи становления государств и сложения новых этнических общностей (народностей). Классические примеры были приведены еще В. Томсеном: Болгария, славянское государство, воспринявшее название от тюркской группы болгар, и романоязычная (по основному населению) Франция, название которой восходит к германскому племенному объединению франков. История последнего хоронима заслуживает внимания в связи с историей названия «русь». Очевидно, что и название «франки» не имело первоначально значения племенного этнонима: оно обозначало конгломерат германских племен[468]. Этимология его неясна, обычно его сравнивают с лат. franca «копье»[469]. С формированием Франкского государства название «франки» распространяется на все население Галлии (с VII в.), а сама Галлия в источниках VII–VIII вв. начинает называться «Regnum francorum»[470]. Наконец, со времен Капетингов название «Иль-де-Франс» («Остров Франции») закрепилось за королевским доменом – историческая параллель «Русской земле» в узком смысле.

Итак, как это ни парадоксально, на всем протяжении своей истории скандинавское по происхождению слово имеет сколько-нибудь прямое отношение к скандинавам лишь в догосударственный период развития восточнославянского общества, а его эволюция отражает этнокультурные и социально-политические процессы становления восточнославянской государственности[471].


(Впервые опубликовано: ВИ. 1989. № 8. С. 24–38)

Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI веках: к истории названия «варяг»

Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин


Трансформация содержания названия «русь» началась еще в конце IX в., и для летописцев второй половины XI – начала XII в. оно полностью утратило первоначальный смысл, как этнический, так и профессиональный[472]. Это наименование выступает в летописях в этносоциальном и социальном значениях по преимуществу в пассажах, где излагаются «предания», передается архаичная традиция (историко-эпические повествования: сказание о призвании варяжских князей, рассказ о походе Олега на Царьград и т. п.). Его актуальное содержание определялось реальностью второй половины X–XI в.: возникновением и укреплением восточнославянского государства, включившего многочисленные славянские и неславянские народы. Название «русь» использовалось как политоним, а производное прилагательное «русский» – как обозначение новой этнической общности, включавшей славянские племена, жившие на территории Древнерусского государства. В этом качестве оно противостояло как племенным наименованиям, так и названиям неславянских народов, также вошедших в состав государства.

В то же время контакты восточных славян со скандинавами не прерывались, более того, наиболее интенсивными они стали в X в., продолжались они, приобретя в значительной степени характер межгосударственных отношений, и в XI в. Это требовало появления нового наименования для них, отличного от слова «русь». Таковым, как явствует из летописного словоупотребления, стало слово «варяг».

В рамках «норманнского» вопроса происхождение и значение слова «варяг» вызвали значительно менее острые споры, нежели слово «русь» – в первую очередь в связи с очевидностью его скандинавской этимологии и недвусмысленностью отнесения летописцем именно к скандинавам, «норманнам» западных источников. Отдельные, довольно редкие попытки связать «варягов» с прибалтийскими славянами или субстратным населением Южной Балтики