Все это видел и знал путник, спрятавшийся в небольшом кустарнике, над оврагом, образованным ручейком, впадавшим в небольшую речушку, разделяющую две грозные армии. Воины одной армии были готовы умереть или победить, послушные стремительной воле своего молодого Правителя. Эту волю они не понимали, но смутно, в глубине души, знали, что за цель движет их полководцем и она, эта цель, в той же глубине души, была ими принята. Воины другой армии были готовы умереть или победить, нет, вернее будет сказать – отстоять свои позиции и страну для того, чтобы защитить свои ценности, а, может быть, и предрассудки, но так глубоко они не задумывались, облекая свои смутные стремления в привычные фразы типа: это наш долг, защита родной страны и другие, на какие богат обывательский ум.

Тем временем поднявшееся солнце стало нагревать латы и доспехи воинов обеих армий, готовых среди столь живописной природы начать убивать друг друга, убивать ради одной, им понятной, цели, той цели, которая, если разобраться, никогда не была их личной. Понимая, что медлить уже нельзя, оба предводителя почти одновременно дали команду к наступлению. С обеих сторон раздались оглушительные звуки труб и барабанов. Это произошло так неожиданно, что наблюдатель, притаившийся в кустах над небольшим оврагом, даже присел от неожиданности. В первое время нельзя было понять, какую мелодию играют оркестры обеих армий: все звуки слились и сплелись в невообразимую какофонию. С кустов и деревьев взлетели птицы. Мелкие птахи беспорядочно в страхе заметались в воздухе. Вороны, древние обитатели этих мест, степенно поднялись и медленно стали кружить над полем предстоящей битвы, предчувствуя скорое пиршество. Вороны жили долго и знали, что скоро эта равнина покроется трупами людей, на которых можно будет долго пировать, поедая останки павших, пока могильщики победившей армии не похоронят всех. Одних с почетом, других побросают в общие ямы и кое-как прикроют красноватой землей. И будет непонятно почему земля красная? То ли это естественный цвет ее, или она стала красной от обильно пролитой крови.

Через некоторое время ухо прятавшегося путника стало различать мелодии, которые исполняли оркестры. С противоположного берега неслись бравые аккорды, в этих аккордах не было ни капли жалости, ни капли привычных для человека чувств мелодий и эмоций. В мелодии звучала воля к победе, к победе ради победы. Ее ритмы были созвучны звучанию безбрежных просторов неизведанного, и они звали к этому неизведанному. и малопонятному. В этой музыке чувствовалось то неземное, неподдающееся привычной логике, что толкало молодого предводителя вперед, туда, откуда встает Солнце. В мелодии же оркестра противостоящей армии хотя и слышались бравые аккорды, слух путника все же обнаруживал мирные мотивы и эмоции. В мелодии слышалась тоска женщины, проводившей мужа на войну, плач ребенка, и тонкая печаль молодой девушки, ожидающей возвращения молодого воина, которого она видела лишь случайно и изредка и который почему-то, по даже самой ей неизвестной причине, запал в душу. Все эти чувства и эмоции, которыми были пропитаны марши обеих армий, по-разному настроили воинов. Но цель у всех, по большому счету, была одна – победить или умереть, обеспечить победу, если это потребуется, ценой своей жизни.

Пока одинокий путник прислушивался к звукам маршей, обе армии бросились вперед. Первые ряды восточных воинов с криком и улюлюканьем кто на лошадях, кто пешком бросились через речку и стали забрасывать камнями из пращей и стрелами из луков стройные ряды западных, которые, сомкнув щиты, и, выставив перед собой частокол длинных копий, медленно, но неумолимо двинулись вперед. Раздался звук трубы, передавая какой-то непонятный сигнал, и тысячи стрел, пущенных из-за ровных медленно двигающихся шеренг, понеслись на передовые отряды восточных. От стрел многие из легких конников и пехотинцев попадали либо замертво, либо тяжело ранеными. Легко раненные же, огрызаясь стрелами и камнями из пращей, стали отступать. Те же, кого не задели стрелы, ничего не замечая, продолжали бежать вперед в слепой надежде пробить стройные ряды противника. Они знали, что это невозможно, вперед их толкала то ли необъяснимая ярость, созданная звуками родного марша, который продолжал звучать за их спинами, то ли никому не понятная страсть, доставшаяся человеку еще с древнейших времен. Страсть умереть во имя своего племени, рода, государства. Вновь засвистели стрелы, пущенные невидимыми лучниками, и вновь попадали нападавшие. По полю, перед медленно наступающей тяжелой пехотой, носились кони. Часть из них была без седоков, часть с седоками, безжизненно лежавшими на крупах. Некоторые из всадников свисали на стременах, шлемы многих были потеряны. Их волосы, развеваясь на ветру, подметали пыльную землю. Один всадник хотел было подняться в седло и ослабевшими руками от раны, полученной в плечо, начал подтягиваться, но стрела, пущенная с противоположной стороны, вновь поразила его. И, сорвавшись со стремени, со стрелой, торчащей из горла, он упал на пыльную землю, и был затоптан обезумевшими лошадьми. Из его горла не раздалось и стона то ли потому, что горло его было поражено, толи потому что это был настоящий воин. Настоящие воины умирают молча, с улыбкой на лице. Но эту улыбку, если она и была, из-за заслонивших его лошадиных копыт никто не увидел. На поле от него осталось лишь то жалкое, что трудно назвать человеком, и только щит, втоптанный в останки, говорил, что это был воин.