Рутгер как заворожённый смотрел на несущуюся на Волчьи Ворота орду, и не мог выговорить ни слова. Так его всё это поразило. Он поймал себя на мысли, что если бы не плечо стоящего рядом Сардейла, то попятился назад. Настоящее оказалось гораздо страшнее, чем он думал. Сможет ли ров, пусть даже и глубокий, остановить эту всесокрушающую лавину? Не слишком ли наивна его затея? Но ведь и седые ветераны, и опытные воины одобрили его план! Не могут же они все вместе взятые, ошибаться! Что ждёт впереди? Бесславная гибель под тысячами копыт? Тщетность всех усилий? Или что-то ещё более страшное, чем сама смерть? Уничтожение всех вигов как народа? Крушение и разграбление страны Лазоревых Гор? О, Бессмертный Тэнгри! Укрепи дух своих земных воинов, дай силы, чтобы каждый умер с честью, сопровождаемый достойной свитой поверженных врагов. Не дай Вольфбуру сгореть во всепожирающем огне войны.

До прикрытого ветками и дёрном рва оставалось совсем немного. Рутгер закрыл глаза, и призвал всё своё мужество, всю свою силу воли, чтобы не поддаться панике, и не опозорить имя своего павшего отца.

Среди громоподобного топота копыт, ржания коней, бряцанья оружия и яростных криков челманов возник новый звук. Он нарастал, ширился, обретал силу и перекрывал все остальные шумы. Воевода открыл глаза, и волна неописуемой радости захлестнула всё его трепещущее тело.

Орда так неумолимо надвигающегося врага достигла выкопанного рва, и попала в ловушку. Всё смешалось. Кони проваливались вместе с всадниками, падали незащищённым брюхом на острые колья и умирали. Строй челманов смешался, конная атака захлебнулась, а ров быстро наполнился бьющимися в агонии лошадьми, калечащими ударами копыт своих седоков. Уже не было слышно топота надвигающейся лавины, теперь у Волчьих Ворот слышался только вой умирающего врага.

Только сейчас Рутгер понял, о чём говорил ему Сардейл, когда объяснял, что значит для воина, стоящего в строю, слышать, как погибает его противник. Это ни с чем несравнимое чувство. Какое-то безумное торжество, ощущение своей собственной, не человеческой силы. Наверное, так чувствовали себя Боги, когда создавали этот несовершенный мир, полный опасностей и страданий.

– Верёвки! Сбросьте со стены верёвки! – Опомнился Рутгер и отдал приказ. Надобность в приманке, сотне воинов, стоящих перед стеной, отпала. Свою роль они уже сыграли, и теперь их надо вытащить наверх.

Челманы остановились, боясь гнать своих коней дальше, и гарцевали на кромке рва, уже заполненного вровень с землёй. В глубине орды низко завыли трубы, и всадники повернули обратно. Через какое-то время на поле не осталось ни одного противника. Только трупы, и раненые, пытающиеся уползти в сторону, чтобы не попасть под копыта новой конной лаве.

На стене, среди вигов кто-то усмехнулся, что-то выкрикнул, и мгновением позже, заглушая стоны и хрипы умирающих во рву, над Волчьими Воротами пронёсся новый звук. Смеялись победители. Хохотали, уперев руки в бока, до боли в животе, до слёз в глазах, до тех пор, пока челюсти не стало сводить судорогой. Когда безумный смех начал постепенно стихать, когда многие уже начали успокаиваться, чей-то звонкий, мальчишеский голос вскинулся к мрачным небесам:

– Слава воеводе!

Этот крик был тут же подхвачен несколькими десятками хриплых, уже изрядно подсевших глоток:

– Слава! Слава! Слава!

Кто-то похлопал Рутгера по плечу, Сардейл широко улыбаясь, заглушаемый криками воинов, говорил что-то ободряющее, Герфур, поддаваясь общему порыву, кричал, не слыша себя. Воевода и сам был готов кричать, не важно, что, лишь бы кричать, но такое выражение почёта его вконец смутило, и он стоял, молча, восторженно улыбаясь. Это была его первая, пусть небольшая победа над настоящим противником, а не в военных игрищах, над своими сверстниками. Он смотрел в поле, на мёртвые тела, и чувствовал себя всемогущим как никогда, и не было для него чего-то невозможного.