– Натура у него поэтическая, ранимая.

– Полковник, Виктор Фёдорович, мы с вами не на консилиуме – на войне. А на войне, как известно, свои законы. Сегодня один, не раненный, невредимый и внешне здоровый офицер переведён в тыл. А завтра за ним дивизиями выстраиваться начнут и объявлять себя ранимыми поэтами. С кем приказы выполнять будем? Я слышал в полку шатание?

– М-м.

– Вот видите, затрудняетесь ответить. Мы с вами офицеры, командиры и за нами Родина, Виктор Фёдорович, мы должны защищать её не задумываясь о морали и человеколюбии. А ля гер, ком а ля гер, – в трубке хмыкнули, – так, кажется, по-французски.

– Так-то оно так, но…

– Не забывайте: вся ответственность ляжет на вас – вы уполномочены, так сказать. Или вы тоже отказываетесь исполнять приказы на войне?..

– Никак нет!

– Вот мы и договорились, Виктор Фёдорович. Кончайте там побыстрее и в штаб.

Полковник ещё раз хмуро оглядел неровные ряды сидящих офицеров и остановился на затылке стоящего перед ним щуплого старшего лейтенанта. Он не знал, как ему относится к этому бунтарю. В душе он хотел послать его ко всем чертям. Обозвать подонком, объявить сумасшедшим. Всыпать ему для острастки и направить куда следует: пускай доктора расхлёбывают, псих он или симулянт, каких свет не видывал. Им же нужно свой хлеб оправдывать.

Старший лейтенант стоял спокойно, будто всё происходящее его не касалось. Во взгляде ни тени волнения, взгляд ребёнка: что ж вы со мной делаете. Многих это раздражало. Полковник не преминул заметить это, дай им волю – измордуют. Что же я предоставлю вам право решать, – злорадно подумал полковник, – с меня хватит – расхлёбывайте сами.

Полковник сам лично без свидетелей допрашивал «бунтаря». Какой же он сумасшедший – нормально соображающий, адекватный человек. Беззлобный, открытый, такой не станет таиться в тёмной подворотне, дрожа от предвкушения и переполняющих его страстей. Смотрит прямо, отвечает чётко, как человек с выстраданным мировоззрением. Я бы пошёл с таким в разведку, кроме одного но: «Я не буду исполнять приказ убивать людей. И тем более не буду приказывать другим». И это «но» в условиях войны… А будь она трижды проклята эта война! И что я делаю здесь и все эти люди… Так, стоп, Виктор Фёдорович, это точно какой-то массовый психоз. Выходит там «наверху» правы с этим своим «алягером». Шутники, мать их так! Ну чего тут сложного?! Вчера ты, не задумываясь особенно, подписывал сотни подобных дел.

Сотни и одно. Это.

Те сотни – там всё понятно: где трусость, где подлость, где расчётливый хитрый враг, где низость и ничтожество. Те сотни обыкновенные: живём, как можем…, – полковник подумал и добавил, – смогли бы и вас пережили бы. Легко. Раз плюнуть. Я им плюну, так разотру их мерзкие мирки, одно мокрое место останется. Полковник не испытывал угрызений совести, он исполнял приказы и действовал в соответствии с должностными обязанностями, инструкциями и, если хотите, долгом. Слово патриотизм и звучание «славянки» вызывали в душе Виктора Федоровича живой трепет. И было ещё что-то, что давало ему право уверенно подписывать дела и приказы – положение. Этакий страусиный закон взлелеянный самой системой: я выше и значит я прав, заклюю или признай моё законное право.

С этим худосочным старшим лейтенантом всё наоборот, всё шиворот-навыворот. Из его уст «Я отказываюсь убивать» звучит не как обыкновенная звуковая волна – физика на уровне средней школы. Так говорят сильные мира сего, люди, обладающие реальной властью. Они не сомневаются: каждое их слово – закон, обязывающий к исполнению теми, кто стоит ниже по иерархии. Если хотите, основной закон в живой природе: доказал свою силу – правь, пожалуйста, кто же спорит. У людей, правда, чуть посложнее.