Вы создали себе прекрасный сад
Для счастья, огорчений и труда.
И горе тем, кто этого не знает!
То властвуют, то сами служат люди,
Броженье молодости дух теснит,
Вы плачете во сне и в утомленье,
Но все вперед стремитесь вашей волей,
Согреты теплой жизненной волной,
Тоскуете, в отчаянье дрожите —
И, зрелые, вы падаете все в мои объятия.
Клавдио. Оставь меня!
Еще я не созрел, еще не жил!
Не стану больше дни терять в унынье,
Цепляться стану я за нашу землю,
Глубокая тоска меня волнует,
Она кричит во мне, взывает к жизни!
Мой страх порвал старинные оковы —
Я чувствую, что жить могу! Уйди!
В порыве безграничном, всей душою
Я привяжусь к земному. Ты увидишь,
Что люди станут для меня родными,
Не куклами, не жалкими зверями,
Они заговорят с моей душой,
Проникну я в их радости и скорби,
И верности, опоре целой жизни,
Я научусь – и пусть добро и зло
Владеют мною, как людьми другими!
Я стану весел, стану дик и смел,
И мертвенные маски оживятся.
Я на пути своем найду людей,
Я научусь давать и брать отважно,
Я буду властвовать и подчиняться.
Замечая невозмутимое спокойствие на лице Смерти, с растущим страхом.
Поверь, я ничего не испытал!
Ты думаешь, что я узнал любовь
И ненависть? Знакома только мне
Игра обманных слов, притворных чувств!
Смотри, я покажу. Вот письма, вот…
Торопливо выдвигает ящик и вынимает связки старых, тщательно сложенных писем.
Слова любви здесь, жалобы и клятвы,
Ты думаешь, я чувствовал, как эти,
На их любовь любовью отвечал?
Бросает связки писем к ногам Смерти, так что отдельные листки разлетаются.
Бери! Играя чувствами своими,
Я думал о себе, я презирал
Священную поддержку этой жизни,
Чужим я заражался настроеньем!
И все прошло без смысла, без страданья,
Без счастья, без злобы, без любви!
Смерть. Безумец! Научись же пред концом
Ценить богатство жизни! Встань сюда
И молча слушай, как любовь земная
Других детей земли переполняла,
А ты один остался нем и пуст.
Смерть несколько раз проводит смычком по струнам скрипки, как бы призывая кого-то. Они стоят у дверей спальни на авансцене справа. Клавдио стоит в полутьме налево у стены. Из дверей справа выходит Мать. Она не очень стара. На ней длинное черное бархатное платье, черный бархатный головной убор с каймою из белых кружевных оборок, обрамляющих лицо. В тонких бледных пальцах она держит белый кружевной платочек. Она тихонько выступает из дверей и беззвучно ходит по комнате.
Мать>. Как много сладких мук вдыхаю я!
Как аромат лаванды, здесь остались
Следы существованья моего.
Жизнь матери – мученье и заботы,
И скорби без числа – вот наша доля!
Мужчины разве знают нашу жизнь?
У сундука.
Вот острый край, где он тогда разбил
Себе висок до крови. Был он мал
И резв и дик, и удержать его
Я не могла. А вот окно. Здесь часто
Стояла я в тревоге по ночам,
К его шагам прислушивалась жадно.
С постели гнал меня невольный страх.
И било два часа, и три… и он
Не возвращался на рассвете бледном…
Я – чаще все одна… Займешься делом:
Польешь цветы, подушку выбьешь, ручки
Дверей потрешь, чтоб медь блестела ярко —
И день прошел… А в праздной голове
Круговорот предчувствий, темных снов,
Томит тревога, связанная тесно
С святыней материнства, – да, она
Сродни, должно быть, сокровенной силе,
Которою живет весь мир кругом.
Но не дано мне более дышать
Здесь этим сладким воздухом былого,
Волнующим так скорбно и так нежно:
Ведь я должна уйти отсюда…
Уходит в среднюю дверь.
Клавдио. Мать!
Смерть. Молчи. Ее ты к жизни не вернешь.
Клавдио. О, мать моя!
Приди: позволь мне только
Дрожащими губами – да, они
Всегда молчали гордо – на коленях, —
Верни ее! Уйти ей не хотелось,
Ты видела, жестокая! Зачем
Велишь ты ей уйти? Верни ее!