– Что‑то еще?

Взгляд зацепился за причудливые браслеты у него на запястьях. Стало интересно, что именно на них изображено, вот только рассмотреть не удалось.

– Ты мексиканец?

Она не знала, почему вдруг спросила. Наверное, потому, что буквально вчера прочитала, что по стране доля преступлений, совершенных афроамериканцами и испаноязычными, в несколько раз выше, чем совершенных белыми.

– Колумбиец. А это имеет значение?

«Черт! Наверняка прозвучало как обвинение», – обругала себя Кэтрин.

– Нет, – попыталась оправдаться она. – Просто решила уточнить. Предпочитаю знать о людях все.

– Зачем? – прищурился парень. – Выпить со мной на брудершафт и не забыть поздравить с Днем независимости Картахены?

– Что? Нет.

Хорошо, что в темноте было не видно, как ее щеки покраснели.

Он сделал пару шагов, будто обходя ее по кругу, а поравнявшись с ней, наклонился и прошептал:

– Одиннадцатое ноября. Просто чтобы ты знала. Запиши, – и толкнул локтем ежедневник, который она до сих пор сжимала в руках. – А то забудешь.

Зачем она кивнула? Господи, ну что за идиотка!

Сдался ей этот день Картахены. Взяв себя в руки, она произнесла:

– Итак, сто шестьдесят часов. Если один месяц тюрьмы приравнивается к сорока часам общественных работ, то что же ты натворил?

– Ого, – рассмеялся парень. – Прям так сразу, без прелюдий?

– А чего тянуть?

– Ладно, – выдохнул он и провел пальцами по густым волосам, отбрасывая их со лба. – Но ты сама захотела знать. У Вита, старшего брата моего отца, маленький, но приносящий хорошую прибыль наркокартель, пока отлаженный только на западном побережье, но мы работаем над его расширением. И две фабрики на севере Колумбии, поставляющие через границу примерно по сотне кило кокаина в месяц. Обычно мы используем для дропа подростков-нелегалов, но Дин, этот чертов ублюдок, сломал ногу, пришлось мне его заменить, и вот, как видишь, взяли.

Если бы Кэтрин нагнулась чуть ниже, то ее челюсть точно бы ударилась об пол. Это что, теперь у нее под надзором подрастающий Пабло Эскобар?

А если в Лиге плюща узнают? Не дай бог его имя засветится где‑то в ее школьных бумагах – и будущему конец! «Дерьмо! – закрыла она глаза. – Какое же дерьмо!» А Хитклифф все продолжал рассказывать:

– В тот раз еще и траву пригнали, но раскуривалась она в край плохо. Пришлось полпартии сжечь. – Он вдруг рассмеялся, как будто не смог сдержать рвущийся наружу хохот. – Слышала бы ты, какой гвалт стоял потом над тремя улицами вниз по Миссисипи-роуд. Долгая история, – махнул он рукой. – Так что сезон не удался. Денег

хватило только вытащить из тюрьмы да срок скостить. А остаток, как понимаешь, пришлось отработать.

Что? «Запах горящей травы на три улицы вниз по Миссисипи-роуд?»

О господи! Кэтрин привалилась плечом к стене, словно пытаясь хоть у нее найти поддержку. Сколько «Миссисипи раз, Миссисипи два, Миссисипи три» нужно отсчитать, чтобы отмотать назад случившееся и никогда об этом не слышать?

– Черт, да ты несостоявшийся беглый преступник? – выдохнула она, чувствуя, как брови возмущенно поползли вверх. – О чем они вообще думали, отправляя тебя сюда?

– Даже не знаю, какое из слов больше задевает мою гордость: «несостоявшийся», «беглый» или «преступник».

– Ведро, тряпка, швабра! – воскликнула Кэт, выставляя руку вперед, словно защищаясь. – Вот единственные три слова, с которыми тебе придется иметь дело следующие пару дней. Потом будешь декорации красить! – собрав разбегающиеся врассыпную с криком «А-а-а-а!» нервы в кучу, произнесла она. – Работать только под моим присмотром!

Только в те часы, когда все будут здесь!