После всего этого меня, конечно, не уволили, и от начальника я вышла весьма довольная этим фактом. И тут же натолкнулась на три пары напряжённых глаз, настороженно провожающих каждое моё движение. Мама дорогая, как же мне теперь работать с тремя мужиками, пребывающими в полной уверенности, что я извращенка и хотела их в себя влюбить? Причём всех сразу.

В обстановке холодной подозрительности и неприязни украсть что-то из кладовки оказалось невозможным! Это никуда не годилось, и в конце дня я пошла жаловаться Норотустре. Жаловалась я, конечно, не на невыполнимость своих воровских планов, а на ужасное отношение коллег. Действительно, под колкими, а порой прожигающими взглядами, не то что работать, а просто находиться в лаборатории было невыносимо.

Филипе обещал поговорить с зельеварами, а мне посоветовал набраться терпения. Мол, мужчины не все любят, когда их и по доброй воле охомутовывают, а тут приворот. На это я ему заявила, что он сам заварил эту кашу, не разобравшись, вот пусть и отмывает моё хрустально-чистое имя. Домой я ушла с гордо поднятой головой, оставив коллег ломать голову над тем, почему меня ещё не уволили.

***

Но дома мне стало очень грустно и одиноко. Странно, уж от одиночества я раньше никогда не страдала. В шумном дворце мне было уютнее в компании с книгами, которые никогда не страдали приступами лести или жеманства, как это бывало с придворными. Злые языки порой даже приписывали мне скудость ума в связи с этим, но я не обращала внимания.

А сейчас эти воспоминания меня необычайно разозлили! Где это видано, чтобы злословить о будущей королеве?! Попадись они мне сейчас, я бы их себя уважать заставила! Пусть не дыбой и розгами, но ссылкой и конфискацией пары имений эти умники поняли бы кто здесь главный. Но я уже говорила, что королевский род давно сдавал свои позиции, постепенно утрачивая влияние при дворе. А вместе с влиянием утратился и страх перед королём, что породило несколько группировок среди дворян, одна из которых во главе с графом Левлесом подсунула королю Грезеллу вскоре после смерти моей матери.

Откровенно полноватая Грезелла особой красотой не блистала, молодостью тоже. Но чем-то она пленила отца. Говорят, умом. И ещё обещанием родить наследника, который возродит величие Дрюдраков на троне Гордиславы, нашей страны. Как по мне, так отцу следовало жениться на какой-нибудь принцессе из соседней державы. Это было бы лучше для престижа нашего рода, да и наследника она бы тоже постаралась родить. Но то ли не нашлось подходящих претенденток, то ли сплоховали дипломаты, но сватовство к дочкам заграничных монархов так и не состоялось. Кто знает, может, Левлес приложил к этому руку, или Грезелла что-то наколдовала. Печальный итог известен.

В результате довольно-таки быстро у меня появилась мачеха. Внезапно она оказалась матерью взрослого сына, которого и не замедлила предъявить двору. А там сразу же, не без мачехиной подачи, конечно, зашептались, что не за горами наша с Францем свадьба.

Помню, меня такой поворот расстроил неимоверно, но куда деваться я не знала. Вспоминая себя ту, я сейчас давалась диву. Почему я не пыталась бороться? Мне кажется, я стала совсем другим человеком в сравнении с прежней Маргаритой. И понадобилось для этого всего лишь всё потерять, оказаться в шаге от гибели и осознать, что рассчитывать я могу только на себя. Оказывается, это осознание очень бодрит и вызывает из глубины души силы, о которых раньше и не подозревала.

Думаю, сейчас я бы и в путешествие одна рискнула отправиться. Не пропала бы! Но теперь я о побеге из Хольтенбурга не помышляла. Наоборот, я желала вернуть трон и наказать заговорщиков по всей строгости. А именно плахой!