– Закройте глаза и представьте себе то, что вы любите больше всего.

И тут моя сонная фантазия отчебучила: стоило зажмуриться, как под веками вспыхнули янтарные глаза Корвина. Вот же, не приведи Крылатые, якорь.

–…можно любимое блюдо.

Губы! Так бы и укусила! Ззар-раза!

Неужели я всё же умудрилась где-то надышаться Корвина и теперь начинаю превращаться в розово-слюнявое чёрте-что, которое даже мерзкий Дальсаррх считает мерзостью? Мозг, вернись!

Что-то нормальное, что-то съедобное мне.

Глазки! Выковыривать по одному и смаковать! У-у!

Уже лучше, конечно, чтоб ему икалось, но явно не то, что имел в виду Мирочка, говоря о «чём-то любимом».

– Теперь выберите место, в этом кабинете, – продолжал он, – и мысленно впишите якорь в него.

Э-э, стойте, ещё не придумала порядочный якорь!

Зато непорядочный Корвин на соседнюю циновочку вписался за милую душу. Кассандра! Шляпище! Возьми себя в руки! 

М-м. Думай! Любимое съедобное. Торт «вишня в шоколаде» – о! Чудесно вписывается в антураж, и люблю я его очень, просто балдею. То что нужно! Перед внутренним взором наконец-то появился нормальный якорь – тортик, чёрный с белым кремом, с вишенками в ликёре, м-м-м!

Я облизнулась, прогоняя предательское ощущение пьянящих губ на своих губах.

– А теперь представьте, как вы несёте любимый предмет сюда.

Корвин. На моём мощ-щном плече. Ы-ы-ы. Ноги по полу волокутся.

Фух!

Пока я давилась смехом, Катрин, чернявая подружка Реми, задала дельный вопрос.

– Зачем? Мы же уже представили его здесь?

– В трансе якорь окажется рядом с вами, в глубине вашей фантазии. Так что давайте, продумывайте дорогу, узловые точки. Каким бы сложным ни был путь, узловые точки помогут принести ваш якорь в якорную комнату и вытащить себя из транса.

– Как всё сложно, – выдохнула я, зажимая рот рукой.

В неуёмной фантазии я по пыльному коридору тащила за шкирку Корвина, и он, цепляясь за «узловые точки», издавал бодренькое: «у, и, у-а-а», а я приплясывала и едва не рыдала от смеха*.

*если хотите послушать музсопровождение этой сцены, забейте в поиске «зажигательная песня UIUAA». Клипчик с мышами.

Впрочем, нелепые варианты якоря приходили не только в мою шальную голову, и половину занятия мы ржали стадом вольных лошадей.

Так, почти все девчонки в качестве якоря расписывали Мирочку, а для транспортировки его решили объединиться по трое и некоторое время выясняли, кто какую часть будет тащить. Чуть не подрались.

Вариант якоря Мирочки, завёрнутый в шуршащую блестящую бумагу, с большим розовым бантом на макушке, выкрашенными чёрным ресницами, в исполнении будущей писательницы Атави довёл парней до истерики. Они катались по полу и сучили ногами, и всё это под снисходительно-нервной улыбочкой будущего «якоря».

Глядя на эту вакханалию, я бездумно напевала «у и у-а-а» и пускала бровями волну. Вернулось утреннее настроение «горы сверну, что мне какие-то драконы».

До конца лекции оставалось минут пятнадцать, когда Мирочка не выдержал и призвал нас к тишине и порядку. Голос его был спокойным, но мы-то видели, как алели кончики его ушей. Наивный «пожилой дракон» думал, толпа молодёжи не сумеет его смутить?

Хотя позволить нам весь этот бардак мог только очень демократичный драконис. Интересно, мстить будет?

– Друзья, предлагаю поучиться расслаблению, – заявил он.

А в сиреневых глазах читалось: «Да заткнитесь уже, чудовища!».

Он пояснил нам, как правильно дышать и сидеть, для образца указал на портрет над доской.

На ней медитировал седой дракон, одетый в белый драконий хаори поверх серой хламиды. Гладкие волосы рассыпались по плечам, серебристым водопадом спадая ниже границы полотна. Прикрытые глаза, кустистые брови, каждая морщинка на лице выражали максимальное умиротворение и благость. Крылатый хранитель, а не дракон! Глядя на портрет, легко было поверить в его святость, если только не знать, что это и есть Заррх. Обычно его изображают более строгим и суровым, и с отрытыми глазами.