Черный отпустил его, оправил на себе одежду:

– Тебе кто приказал молчать? Государь! Вот его-то тебе и надобно слушаться в первую очередь, и его приказы выполнять самыми первыми, – паж обиженно надул губы. – Ладно, живи. Не скажу я никому. Пшел, болтун!

– Значит, вот как, – подвел итог Черный, пересказав мне вкратце свою беседу с пажом. – Даже соревнования были под угрозой срыва, Государь уже в это время был в трауре. Но все же он нашел в себе силы не показать своей слабости, и не обидел никого из соседей своим горем! Устроил праздник… Неужели никто не сможет его отблагодарить, как он того заслуживает?!

– Ты это о чем? – подозрительно поинтересовался я.

– Я пойду в подземелье! И не перечь мне. Теперь геройствовать не перед кем, и я надену защиту, так что это будет не опасно…

– Не опасно?! – взвился я. – А если людоед поймает тебя и задумает сварить живьем?! Если что-то замкнет в твоем поясе?!

Но Черного и танком не остановить…

Из замка мы выбирались по крыше.

Я предлагал было ему еще до начала нашего марша честно пойти к Дракону и сказать, что, дескать, есть мыслишка, и все такое, но он наотрез отказался.

– Не даст он нам людей, – ответил он. – Мы с тобой, хоть и приняты, но еще никто. Не положены нам ни охрана, ни стража, ничего. И, потом, этот маленький болтун мне столько страстей понарассказал, что вряд ли кто согласится с нами идти. И Дракон может нам просто запретить туда идти. И нам придется подчиниться своему господину!

А это мысль!

Надеясь на то, что помощь подоспеет, я незаметно для Черного сунул записку в грязную посуду, оставшуюся после обеда. Пусть он думает, что разболтал болтливый паж! Зато вмешается государь…

Но помощь не подоспела, и мы под проливным дождем карабкались по крыше.

Лошади нам тоже были не положены, но, слава богу, у нас были свои, и мы заседлали их, не то пришлось бы топать пешком.

– Эй! – из угла послышался жалкий писк, и, обернувшись туда, я увидел пажа. Вид у него был прежалкий. Он был одет по-походному, поверх щегольского красного костюмчика был накинут не менее щегольской бархатный плащ, а на голове красовался роскошный, пламенно-красный мягкий берет с пышным пером, спускающимся аж до плеч! Он мял в руках полы своего плаща и переминался с ноги ка ногу, топча новыми сапожками навоз, и лицо его было таким, словно он хотел сказать свету: «Прощайте. Иду на верную смерть!»

– Так вы все-таки собрались, – хлюпнул носом он. – Ой, пропала моя головушка…

– Тихо ты, не вой! – свирепо прошипел Черный. – Ничего с нами не сделается! Чего приполз-то?

– Так ведь я ваш личный паж, – жалобно проскулил мальчишка. – И, так как вам не положены иные слуги, на каждый подвиг вас должен сопровождать я… Ну, по этикету положено…

– Дурак?! Какой подвиг, мы же удираем! Никто и знать не должен! И ты тоже!

– Я же знаю, – уныло ответил он. Странный он какой-то. Где здоровый авантюризм, положенный молодому человеку? Где жажда приключений? Ему бы радоваться, а он ноет!

– Коли кроме вас там не будет свидетеля, то любой может присвоить ваш подвиг себе,– уныло продолжал паж, боком приближаясь к нам и как-то неназойливо вклиниваясь в процесс побега, – и никак не докажете, что это вы победили…

– Чушь, – резко возразил Черный, вскакивая в седло. – Со мной Торн – а он умеет писать, между прочим! Он и увековечит наш… подвиг.

– Он ваш друг, – возразил паж, ловко помогая мне подтянуть подпругу. – А значит, может и приврать.

– Но-но, ты потише на поворотах!

– И не докажешь потом, что…

– Вот заладил! Спорим, докажу? Забыл, есть такая вещь – посвящение, и Чи на турнире весьма кстати о ней вспомнил! Такой подарок Дракон не откажется принять.