Заводила, прикусив кончик языка, хитро улыбался и покачивал головой: верно понимаешь, верно.

– А кстати, – вспомнил Черный, – как это этому Годзилле удалось стать принцем? Государь же не дурак, чтобы не видеть…

– А кто ему скажет? Жалобщиков Зед на порог не пустит, простолюдинов тоже. Видел его охрану? Сплошь зомби…

– Зомби?! – с надеждой встрял я, и веселящийся заводила перевел взгляд на меня.

– Ну! Герой дня пришел в себя! Что, терзаешься угрызениями совести? Надеешься, что зомби – это не живой человек? Эх, парень! Если бы жизнь была так проста… Увы, он был живой, пока ты его так мастерски не прошил своим мечом – кстати, Тристан, а почему твой друг не выступает? Он тоже парень не промах…

– Не умею я, – буркнул я, но мне никто не поверил.

– Ну, не умеешь, так не умеешь. К слову, о зомби – Зед опаивает их какой-то травой, и они почти ничего не соображают. Почти ничего не боятся. Делают то, что он им велит, и все.

– Меня же напугались, – с сомнением произнес Черный. Заводила пожал плечами:

– Грех было не напугаться. Твой крик – ты чистокровный регеец, да?

– Нет. Я вообще не регеец.

– Странно. Ты уверен? Ты помнишь своих отца, мать? Только у регейца может выйти такой правильный боевой крик, его даже лошадь напугалась, а ведь это животное, оно подчиняется только инстинктам!

– Так все-таки, – не отступал Черный, – как он стал принцем, этот Годзилла?

– Год…кто?

– Годзилла. Это такой огромный, уродливый, злой и голодный тупой морской крокодил.

– А! Как раз для него имя! Так была война. А он был знатным воином. Все враги врассыпную бежали прочь с поля боя, едва завидев его флаг. В свое время он славно и бесстрашно воевал. Его заметил Государь. Но время портит его, и чем дальше, тем противнее душок от него идет. Он уже не тот сильный и непобедимый воин, что раньше, – заводила вновь хитро улыбнулся. – Сегодня я увидел воина поискуснее, уж можешь мне поверить! Я-то знаю в этом толк! Но одним мастерством ты не победишь, – он кивнул на тощее тело Черного. – Тебе нужно бы поправиться, чтобы хотя бы весом удерживать удар Зеда. И тогда все у тебя получится, принц Тристан!

– А если голубь успеет вперед него? Если победитель будет другой, которому наплевать на меня?!

На лице заводилы изобразилось недоумение:

– Какой голубь? Вон тот, что чистит перья на дереве? Я не выпускал никакого голубя, мальчик мой. Я блефовал. Откуда бы у меня быть голубю, вхожему в Башню Посланий к Государю?! Я и писать-то не умею! Это, кстати, Зед мог бы и сообразить… Но, кажется, не сообразил.

На деньги, которые мы огребли за этот месяц (золотой, который проиграл принц, к слову сказать, нам не достался, ага, как бы не так!), Черный снял небольшую, но опрятную комнатку в ремесленном квартале, претендующую даже на шик – в ней помимо кровати, стола и грубых деревянных стульев был камин, а из окна было видно не узкую темную улочку, а на веселенькую рощицу на краю города. У хозяйки нашей квартиры был недурной стол, но Черный приплачивал ей, чтобы она ежедневно помимо тушеных овощей с мясом на обед и доброго жаркого на ужин готовила ему и манную кашу с маслом (а масло – это вещь очень дорогая). Неподалеку от нашей квартиры был расположен маленький бойцовский зал, там не появлялась знать, но зато тренировались такие вот, как наши знакомые гладиаторы, солдаты, что было куда лучше. Собственно, такая близость зала и была причиной того, что Черный снял именно эту квартирку. И Черный ежедневно, сожрав с утра каши и запив её густым пойлом типа «компот» (только тут он готовился в таком сахарном сиропе, в котором ложка торчала), отправлялся на тренировки. Первое время он приезжал в обед и падал замертво, а его одежда была насквозь мокра от пота. Проспавшись, он пожирал холодный обед – притом жрал он в три горла, и как все это вмещалось в такое маленькое существо?! Он хлебал мясную похлебку с кружками застывшего жира на поверхности, запихивал в свою жадную пасть полкаравая хлеба, пожирал полгоршка тушеных овощей и после этого, с часок отдохнув, ехал снова в свой зал и торчал там до самого ужина. После двух месяцев таких измывательств над собой он начал расти, и на четвертый месяц он вымахал до следующих габаритов: