Первые слова, которые приходили в голову, глядя на него: педант, интеллигент, джентльмен с голубой кровью и белой костью. Глаза его были действительно ярко-голубые, но какие-то холодные, как будто два осколка льда. Чёрная густая шевелюра лишь подчёркивала его благородную бледность и острые черты лица. Камзол вишнёвого цвета в свете камина выглядел каким-то зловещим и тёмно-красным. Он внимательно вглядывался в свои письмена, будучи совершенно сконцентрированным на работе.

Он явно не был простым писарем, ведь у него был свой просторнейший кабинет, чьи стены были украшены множеством картин. Правда, на картинах было написано непонятно что: какие-то линии, круги, звёзды… Но изображено всё было весьма интересно. Одна картина выглядела как квадрат с множеством квадратов внутри, и если туда смотреть долго, то могло показаться, что вот сейчас закружится голова, и ты провалишься куда-то в небытие…

В дверь постучали – громко и нервно, отчего этот человек закатил глаза, вздохнул, сказал что-то на непонятном языке, а потом сказал:

– Войдите.

Слово прозвучало как «войдьит̀е», что недвусмысленно давало понять, что этот язык ему неродной. Даже, можно сказать, весьма чужой.

Плавно открылась дверь, и в кабинет заглянуло существо в чёрном балахоне с капюшоном. Оно отвесило лёгкий поклон и прошептало:

– Тут к вам пришли, великий господин.

– Г”азьве ты не видьишь, что я заньят? – медленно выговорил этот интеллигент и привстал, упёршись своими белыми руками в стол.

– Это Керберос, великий господин, – испуганно заметило существо и согнулось в три погибели в подобострастном поклоне.

– О, ля-ля! – воскликнул интеллигент и хлопнул в ладоши так, что существо у двери чуть из балахона не выпрыгнуло. – Что ты г’аньше мне не сказать? Он должеен войти!

Привратник в балахоне просто молча поклонился ещё раз (он выглядел так, будто мог кланяться весь день, возможно, это была его работа) и плавно выскользнул наружу.

Интеллигент мягко вышел из-за стола, совершенно неторопливо, будто опасался поскользнуться. И тут он увидел, как в кабинет, громко ступая своими сапогами, вошёл Керберос.

– Да это ж̀е мой сам̀ый лучш̀ий ученик! – воскликнул интеллигент. – О, ля-ля! Как же я г’ад тебя вид̀еть, ты не можеешь подум̀ать!

– Благодарю вас, – осклабился Керберос и чуть поклонился. – Я горд тем, что именно вы оказали на меня столь большое влияние… – и, прежде чем интеллигент снова рассыпался бы в пылких фразах, продолжил: – Подскажите, как себя чувствует мой улов?

– Оооо, – протянул педант. – С ними всё в пог’ядке, можешь даже не пег’еживать. Ждут своей участи… Ты хотеть посмотг’еть?

– Да, будьте так любезны, сопроводите меня к ним.

– Как скаж̀ешь, – улыбнулся джентльмен в вишнёвом наряде и, ослепительно улыбнувшись, протянул к нему свои белые, ледяные руки. – Ты мож̀ешь просить всё, что хотеть.

Он грациозно прошёл к Керберосу, едва касаясь тёмно-красного ковра на полу, и взял его под одну руку:

– Пойдём.

Они вышли из кабинета в полумглу, и этот джентльмен повёл его по узкому коридору.

***

– Колесо сломано, – дрожащим голосом констатировал кучер, глядя на обломки колеса.

Несомненно, Фелиция догадалась уже сама об этом, потому что чуть из кареты не вылетела, когда их занесло, и они с разгона влетели в какую-то яму под страшное ржание лошадей и испуганные крики кучера. К счастью, с лошадьми всё было в порядке.

– Тебя расстрел ждёт, дуралей ты старый, – заметил Канцер, подобравшись поближе к принцессе вразвалку. – Куда ж ты летел так?!

Теперь карета почти перевернулась набок, лошадей распрягли, но на вольные пастбища пока не отпустили. Гвардейцы же спешились полукругом, образовав собой заслон из ворчащих и бубнящих солдат, чьи кони громко фыркали и беспокойно переступали копытами.