Прошло три дня после всего, что случилось у дома Рудольфа. Тил теперь все время был настороже. Однако мстить им горожане не спешили.

– Чего ж ты хочешь? – хмыкнул старьевщик, когда Телли спросил его об этом. – Если к униженью добавляется страх – тебя поневоле начинают уважать.

Подобное уважение, однако, оказалось штукой неприятной – у булочника, у аптекарей, у рыночных торговцев, у всех других, с кем Телли приходилось иметь дело, проскальзывала в общении с ним какая-то холодная опасливая вежливость. Продукты им исправно отпускали, как за деньги, так и в долг, но шли дни, и Тил все чаще стал замечать, что торговцы при его приходе замолкают и косятся в сторону.

Потом он к этому привык.

Спервоначалу, выходя в город, мальчишка брал с собою посох, надеясь, что это придаст ему уверенности и удержит недругов от нападения, однако вскоре отказался от этой идеи. Для этого требовалось нечто большее, чем просто умение им владеть – требовалась привычка, и если травник очень даже запросто мог расхаживать с посохом по городу, то белобрысый паренек с оттопыренным левым ухом выглядел с дубинкой в руках по меньшей мере глупо. Он думал было завести себе свинчатку, как у Румпеля, но драться со свинчаткой Телли не умел – манера боя, которой обучил его Жуга, почти всегда брала в расчет открытую ладонь, а переучиваться не хотелось, и Телли перестал таскать посох с собой.

Дракончика от греха подальше он теперь тоже оставлял дома. Вдобавок, ко всем заботам Телли вдруг добавилась еще одна – Рик заболел. Причем, не просто занемог, а заболел серьезно, так, что перестал есть и даже к воде не притрагивался. Даже любимое лакомство – копченые селедочные головы – оставляло его равнодушным. Кожа его подсохла, потеряла чистоту и блеск, на спине мосластым гребнем проступил хребет, крылья обвисли, глаза затянула мутноватая серая пленка. Уже не вставая, Рик день за днем молча лежал у камина, тусклыми глазами глядя в пламень угольков, и только изредка вздыхал.

Рудольф ни слова не сказал по этому поводу. А вот Бликса, похоже, уже поставил на дракошке крест.

– Может, прикончим его, пока не поздно? – предложил он Телли как-то раз. – А за шкуру, глядишь, и выручим чего…

– Лучше тебя прикончим, – огрызнулся тот, – за твою шкуру больше дадут!

– Ну, ну, не кипятись. Я ж как лучше хотел… А может, это у него от того, что он огнем плевался?

– Не знаю. Может быть. Отстань.

Бликса с каждым днем все быстрее шел на поправку. Телли приволок от Людвига мешок с его «струментом», и теперь лудильщик снова ходил по дворам, починяя посуду, подсвечники и прочую утварь. За то время, пока он валялся в доме у Рудольфа, работы накопилось предостаточно, и без заработка Бликса возвращался редко. Жить он пока предпочитал у старьевщика, не без оснований опасаясь мстительных горожан.

– Конечно, я тут, в этой заварухе, вроде, как и не при чем, – примостившись у огня с паяльником и взятой на дом работой, рассуждал он. – Но при встрече с медвежьим капканом поди-ка объясни, что ты не медведь! Разбираться не станут. Я уж лучше тут пока… Не возражаешь, Руди?

Рудольф не возражал, тем более, что лишние деньги вовсе не были помехой. В доме теперь было не на что даже купить угля, Бликса с Тилом раздобыли старую двуручную пилу и распилили на дрова упавший тополь. На первое время должно было хватить, хотя лудильщик уже стал присматриваться к окружавшим дом развалинам.

– На башне спорили химеры, – проговорил негромко Телли, – которая из них урод…

– Да все они уроды, – вдруг сказали сзади. Тил оглянулся – за спиной его стоял Щербатый.