– Ты не понял, чем владеешь, – продребезжала она Илидору, поджала тонкие губы и прошла мимо золотого дракона, как мимо тумбы. – Что же, я всегда говорила, что ты туповат. Впрочем, это не так важно для тебя, ведь золото самодостаточно.

– Эй, не уходи, – воззвал к узкой брюзгливой спине Илидор, – ты так очаровательно подходишь этому безумному месту, зачем тебе быть где-то ещё?

Драконица фыркнула и пропала за дверью вместе с эльфом, – а ведь Илидор на самом деле предпочёл бы её общество этой глухой тишине, запаху холодного металла и машинного масла.

Что делала тут Хшссторга, навещала кого-то в соседней машинной? Или ходила к кому-нибудь из Плохих Драконов? Они жили в камерах недалеко от белой машинной, но все остальные обычно избегали этого места, да и этих драконов тоже. В одной из тех камер держали даже одного из патриархов – слышащего воду Арромееварда: это был вредный и буйный дракон, с которого никогда не снимали цепи, а пол в его камере был присыпан землёй, прокалённой в огне. Это гасило его магию, насколько можно погасить магию дракона без настоящих, живых гномских машин.

Через машинную сподручник определённо повёл Хшссторгу из чистой вредности, чтобы доставить драконице неудобство, ведь сподручник наверняка считал, что ей отнюдь не обязательно было тут шастать, даже если кто-то из учёных и приказал ему сопроводить драконицу.

Едва закрывшись за Хшссторгой, дверь открылась снова, впустила двоих эльфов-сподручников. Илидор всеми силами сдерживал себя, но получалось не то чтобы хорошо, и мысли его были подобны ускоряющемуся речитативу с нарастающей громкостью: «Не паниковать, не-па-ни-ко-вать, непаниковать, НЕПАНИКОВАТЬ!».

Почти невыносимо сложно было Илидору прийти в машинную в сопровождении этих эльфов, страдающих приступами ослоумия, и при этом понимая: в любой момент, пока они шли, можно было перекинуться в дракона, убить всех троих до того, как они поймут, что им это не снится, и улететь из Донкернаса… Если, конечно, удастся преодолеть стены, а стены преодолеть едва ли удастся.

В холмах Айялы воздушные потоки создают природную «крышку», которая не позволяет взлетать достаточно высоко, чтобы перелететь горы. И если бы не эта «крышка», то всех драконов, наверное, держали бы в замке.

Потому улетать из Донкернаса можно лишь через замковые стены, а преодолеть их без сломанных крыльев, без сожжённого кислотой хвоста, без жидкого огня на боках – не так это просто. Раз в несколько лет кто-нибудь из драконов всё-таки пытается улетать, потому стражие эльфы на стенах не отходят от своих машин далеко, особенно по ночам.

Не то чтобы Илидор считал, будто всё это должно его остановить, разумеется.

В конце концов, иногда драконы сбегают из Донкернаса.

Другое дело, что умные драконы сбегают не из Донкернаса, а по пути в какое-нибудь другое место, когда их везут на задания, – где нет стен, утыканных машинами и обвешанных заклинаниями сращения: машина и жидкий огонь, машина и камень, машина и машина помельче. Эльфы, конечно, используют в пути драконоустойчивые клетки, но ведь рано или поздно драконов приходится доставать из них.

А самые умные драконы не сбегают ниоткуда, потому что жить им после этого остаётся дней пять. В лучшем случае – семь. Изредка – месяц. Слово, данное когда-то старейшими, держит надёжней машин на стенах замка.

Илидор не знает мира за пределами Донкернаса, он просто не выживет, не спрячется от эльфов, которые будут его искать.

Потому ему нужен план. А пока – пока ему нужно молчать в тряпицу и терпеть, терпеть, – да, это было очень разумное решение, очень взвешенное, но когда эльф с бакенбардами звякнул цепью, тело Илидора вырвало управление у головы, врезало эльфу коленом в нос, боднуло второго эльфа в плечо и почти успело пнуть третьего, но из-за связанных за спиной рук его занесло, и оно с грохотом рухнуло на пол, едва не сломав себе крыло и ключицу.