Отец уже понемногу передвигался по дому и даже сидел в дверях. Во двор не выходил – может, от слабости, может, не было у него желания осквернять свои стопы островной грязью. По-прежнему молчал. Но, судя по ясному взгляду, ум его не помутился от горя, как того опасался Сон Ён. Хотя… не было бы это лучшим выходом для недавно всемогущего и всеми почитаемого министра? Сон Ён подумал так и тут же устыдился. Больной и – что скрывать – старый отец проявляет в тяжелой ситуации куда больше мужества и стойкости, чем он сам. Его собственные мысли заняты только бессильным гневом и горькими сожалениями. Да еще бесконечной жалостью к себе.

Так как отец почти всегда молчал, говорить приходилось самому. Первое время Сон Ён возмущался и строил нереальные планы оправдания оболганного семейного имени. О том, что кто-то вспомнит былые заслуги и кристальную честность министра Ким Хён Чжи, разберется и снимет с них опалу. Отец не отвечал.

А если не вспоминать о потерянном прошлом, оставались только темы погоды, моря, убогости здешнего городка – по материковым меркам, просто большой деревни. Грубости и наглости местного «подлого люда». Да и сам уездный чиновник Ли недалеко от них ушел. Вместе со своим сынком. На это отец тоже ни слова не промолвил, но хотя бы не смотрел при этом с такой жалостью…

Улыбка или тень улыбки на бледном лице министра появилась, как ни странно, когда сын со смехом и с досадой поведал ему пару историй про общение с нахальной хэнё. Сон Ён так обрадовался этому, что чуть не рассказал и про то, как вместе с девчонкой повстречал некую удивительную морскую особу. Сдержался. В доме Кимов не принято было говорить ни о чем сверхъестественном – разумеется, если не считать таковыми духов предков. Нянька даже сказки детям рассказывала украдкой.

Вместо этого он передал слова мелкой о том, что местным ныряльщицам покровительствует Чхоннён. Думал, вместе посмеются над суевериями и самомнением хэнё – ведь не станет же Священный Хранитель обращать внимание на каких-то прибрежных червей? Еще и ноби к тому же.

Но отец его не поддержал. Промолвил, словно повторяя недавние собственные мысли Сон Ёна:

– Всем нам необходимо во что-нибудь верить…

Сон Ён попытался перехватить его взгляд: неужели отец потерял всякую надежду? Тогда что же им остается?! Министр сосредоточенно смотрел поверх его головы на море. Помолчал и добавил:

– Приведи мне этих двух ныряльщиц.

– Зачем?

– Хочу их поблагодарить.

Да это ноби должны быть благодарны за то, что им выпал такой редкий шанс – позаботиться о самом Ким Хён Чжи! Но молодой человек смолчал и на этот раз: за все время на острове отец впервые высказал какое-то пожелание.

– Я прикажу слугам привести их…

Отец удержал его, приподнявшегося, прикосновением руки.

– Сам. Приведи их сам.

– Я?! – поразился Сон Ён. – Но почему я должен…

Бывший министр взглянул на него из-под набрякших век.

– Потому что я так сказал.

– А за печью убрала?

– Да все уже подмела!

Бабушка замахнулась палкой – Ха На еле увернулась.

– Ах ты, ленивая девчонка! Вымела она! Вымыть надо, выскоблить как следует, а не мусор из угла в угол гонять! А не то Ёндон[19] нам весь дом пожжет из-за тебя, неряхи!

– До второй луны-то я уж всяко уберусь, – буркнула Ха На и вновь отскочила от бабушкиной палки. Огрызнулась: – Да вымою я сейчас все, вымою!

Ветры дули холодные, небо хмурилось, бабушка даже в сотне одежек не могла долго сидеть на дворе, разглядывая окрестности и болтая с соседями, а потому скучала в доме и немилосердно гоняла внучку. Вот и сейчас, пока ползающая на коленях Ха На отмывала пол, развлекалась, тыча палкой в невидимую грязь, а то и охаживая внучку по хребту. Чтобы не слушать ее бесконечную воркотню, девушка начала напевать себе под нос. Добравшись до порога, запела громче, а выбравшись на террасу, и того сильней. Пусть не всегда складно, но получалось у нее звучно и душевно. Да и вообще под песню любое дело спорится. Так Ха На напевала и скребла старые доски настила – пока не уткнулась носом в чью-то обувь. Вскинула глаза: над ней, заложив руки за спину, стоял Сон Ён.