В то же время для канцелярии считалось редким случаем, чтобы копию делали нарочно. Иногда, конечно, снисходило на некоего писаря вдохновение, и он составлял документ сразу набело, без единой помарки, чтобы показать своё искусство. А так копиями служили черновые записи – те, что с зачёркнутыми строчками, приписками на полях, кляксами. Смысл ведь в этих записях оставался тот же, а красота была не важна. Она создавалась только напоказ – для тех документов, что расходились из дворца во все стороны.

Такие документы, выпущенные в мир, уподоблялись птицам, выпушенным из клетки, – ищи и не найдёшь, а вот исчирканные и замаранные бумаги и пергаменты оставались в канцелярии, причём за два года, пока Владислав пребывал у власти, разных его грамот, составленных на совете, появилось достаточно, и черновиков накопилось много.

– А для чего тебе, господин, эти грамоты? – спросил Калчо, открывая сундуки и стопками выкладывая требуемое на столы.

– Хочу узнать, кто из отцовских слуг оказался предателем, а кто остался верен до последнего часа, – ответил Влад. – И раз уж нет у меня живых свидетелей, я призову в свидетели пергамент. Письмена всегда правду говорят, ведь нет у них ни страха, ни корысти.

Девятнадцатилетний юнец уселся за стол, пододвинул к себе стопку черновиков и принялся читать. Скользя взглядом по очередному листу, он обращал внимание только на самые последние строчки, где указывались имена бояр, присутствовавших вместе с Владиславом на совете в тот день, когда составлялся текст.

Влад хотел найти в этих строках знакомые имена – имена отцовых бояр. Вернее, хотел бы не найти ни одного знакомого имени, но знал, что непременно найдёт.

В отличие от писем в сопредельные страны, частенько сочинявшихся на латыни, грамоты составлялись на славянском языке, и этим языком новый хозяин дворца владел отлично. Никакой помощи в разборе символов, нацарапанных чёрными чернилами на пожелтевших пергаментах, Владу не требовалось.

Ему был знаком и сам порядок составления грамот. Список бояр начинался словами «се же свидетели» – дескать, вот кто наблюдал за составлением документа. Сами же бояре, упомянутые в списке, назывались словом «жупаны», и, чтобы называться так, то есть попасть в княжеский совет, они порой шли на многое.

– Се же свидетели: жупан Мане Удрище, брат его Стоян, – прочитал Влад и задумался. Он помнил Мане Удрище и Стояна – невысокого роста неприметные бояре с короткими чёрными бородами.

Когда на троне сидел отец Влада, эти люди упоминались в грамотах последними, а теперь оказались упомянуты первыми. Значит, теперь они в совете стали наиглавнейшими, не считая самого князя. «Что же они такого сделали для Владислава, что он настолько возвысил их? Неужели это они – главные заговорщики? Вот двуличные души! Псы паршивые!» – думал девятнадцатилетний Влад.

Именно при его отце боярин Мане Удрище и боярин Стоян впервые стали заседать в совете, то есть именно Владов отец дал им в руки власть, но, как видно, им захотелось получить больше, и тогда они… Влад не стал дальше распалять в себе гнев и продолжил чтение.

Следующим в списке стоял жупан Тудор, и как только глаза наткнулись на это имя, перед мысленным взором возник крупный человек с тёмно-русой бородой, с годами становившийся всё крупнее, а борода его – всё шире. В своё время Тудор первый поступил на службу к отцу Влада. Это случилось, когда отец, изгнанник, вынужденный жить в Трансильвании, в Шегешваре, ещё только претендовал на престол. Самому Владу тогда едва исполнилось шесть, но он помнил, как впервые увидел в родительском доме, в столовой, странного незнакомца с заросшим щетиной подбородком. Да, тогда этот Тудор ещё не был бородат, и маленькому Владу запомнился именно подбородок, а ещё – большие запылённые сапоги из толстой кожи.