- Я помню.

- И замечательно… да, просто замечательно… слышал, неподалеку кладбище нашли?

- Нет.

- И правильно, тебе не положено… дело такое, помалкивать просили. А когда там просят, - мистер Аштон ткнул пальцем в потолок. – Нам остается слушать. Похоже, что Чучельник вернулся.

Томас не сразу сообразил, о ком речь, и заминка его не осталась незамеченной.

- Ага, не помнишь… молод еще… где ты тогда был? В патрульных? А я вот… поставили… тоже понаехало… лучшие из лучших. И что в итоге? А ничего… как был, так и сгинул. Оказывается, что не вполне и сгинул. И значит, тоже понаедут, будто у нас своих людей мало.

Это было произнесено с обидой.

- Но наше дело маленькое, сказано отправить кого в Долькрик, вот и отправим, раз уж ты местный.

Зубы заныли.

И спина.

И во рту появился горький-горький вкус воды, от которой все тело становилось тяжелым, будто чужим. И по нервам ударил страх.

Нельзя возвращаться!

Никогда и ни за что… нельзя, иначе будет плохо… кому? Томасу. Или другим? Других не осталось. Отец умер пять лет тому, и на похороны Томас вновь не явился, хотя и отправил сотню баксов. Но с точки зрения Дага сотня баксов – это мелочь, а Томас – неблагодарная скотина.

Да.

Так и есть.

На редкость неблагодарная. Но, верно, где-то он крепко согрешил.

- Побеседуешь с местными. Поглядишь, что к чему… заодно и проверишь одного типа. Вернее его родственничков. Нужно будет получить согласие на…

Голос мистера Аштона гремел, как волны в преддверие бури. И сквозь него доносился хохот Берта. Что, Томми, опять трусишь?

Сцыкло ты, Томми.

Надо же, столько лет прошло, я давно умер, а ты все еще сцыкло. Только и способен, что мамочке жаловаться… или нет?

Решай.

И поскорее.

- Вы меня слушаете? – мистер Аштон сдвинул седоватые брови и дернул себя за ус.

- Да, конечно, - солгал Томас. – Когда выезжать?

- Вчера. Еще вчера…

Изумруда вынесло к побережью на третий день после бури. Им повезло, что та пришла с севера. Похолодало резко. И холод этот инеем лег на камни, прихватил робким ледком побережье, слегка отпугнув хищников. Тех, которые обыкновенные. Людям холод не помеха.

Забравшись на скалу, я смотрела, как суетятся внизу сборщики. Вон синий фургон института перекрыл единственный подъезд ко всеобщему негодованию. Старик Молчинский размахивает руками, и ветер доносит обрывки слов, большей частью матерных. Он рассчитывал на хорошую добычу, но институтские, поправ все неписанные правила, делиться не собирались. Они уже заарканили драконью тушу, вбив пару якорей в окрестные скалы, и теперь разделывали ее. Следовало признать, что работали они слаженно.

Уже к вечеру шкуру снимут.

Мясо отправится в море за исключением пары образцов, которые пополнят институтскую коллекцию. Когти пойдут туда же. А вот с костяком будут возиться долго, дней на пару точно их займет. И быть может, старику удастся урвать хоть что-то.

Он согласится и на мясо.

И кости достанет, если пройдет ночью тропами. А не пройдет, так и без него шакалья достаточно. Небось, весь городок уже знает, что появилась добыча…

Я коснулась пальцами лба и губ, прощаясь.

Завизжала пила, но звук тут же сменился, сделавшись глубже. Шкура у Изумруда толстая, даже если под крылом начинать, а институтские под крыло не полезут, опасаясь попортить. Я сползла с нагретого камня. Смотреть на то, что будет дальше, желания не было.

Я потрогала темный зуб, спрятанный под курткой. Наверное, можно было бы взять и больше, но… это не на продажу, это на память.

Спускалась я долго. Тропа была узкой и вихляла, что старый алкаш на выходе из бара. Последние ярды я вообще съезжала на заднице – буря слизала часть склона, выставив бурое глинистое нутро его. Надо сказать, весьма скользкое нутро.