Лишь только Лойал сообразил, что вмешался в чужой разговор, широчайшая из улыбок расплылась на его лице и глазища его засверкали. Перрина поразило изумление: неужели и вправду кто-то мог быть испуган такими огир всерьез и надолго? Но что поделаешь, если некоторые из легенд живописуют сих чудищ во всей их свирепости, обвиняют их в безжалостности? Нет, Перрин легендам не доверял. Огир не умеют ни с кем враждовать!
Рассказывая Лойалу о появлении в поселке Леи, про свое видение Мин ему не сообщила. Как обычно, о своих видениях девушка предпочитала молчать – тем более, когда предрекала плохое.
– Ты ведь понимаешь, Лойал, как я должна себя чувствовать, – сказала она. – Будто я в сетях у Айз Седай и людей Двуречья.
Лойал отозвался звуком, ни назвать, ни описать который невозможно, но Мин как будто бы решила, что огир с ней согласен.
– Да! – сказала она с вызовом. – Так все и было, жила я себе в Байрлоне, а потом меня ухватили за шиворот да и зашвырнули... один Свет знает, куда меня забросило! Ведь я могла бы остаться в родных местах... Нет, с того дня, когда я повстречалась с Морейн, жизнь моя уже не была моей собственной. Ее, да еще этих парней-фермеров из Двуречья! – Мин скользнула взглядом по лицу Перрина, и губы ее искривила усмешка. – И всего-то было у меня желаний: жить по-своему, влюбиться в кого-то, замуж выйти... – Щеки ее вдруг так и вспыхнули, она прокашлялась. – То есть, я хочу сказать: ну что же в этом плохого – стремиться прожить свою жизнь безо всех этих напастей?
– Та’верен, – начал Лойал, и Перрин тут же грубым жестом приказал ему умолкнуть. Но если речь огира почти невозможно было притормозить, то уж заставить его совсем закрыт рот шансов имелось еще меньше, тем более когда он входил в раж. И вообще, по мнению подобных ему огир, он был излишне суетлив. Неторопливо уложив свою книгу в карман куртки, он поводил в воздухе дымящей трубкой и продолжил свое выступление: – Все мы своими жизнями воздействуем на чужие судьбы, Мин. Колесо Времени втягивает нас в сплетаемый им Узор, нить каждого натягивается, как струна, и сплетается с прочими нитями. С та’верен то же самое, только в большей, гораздо большей степени. Они определяют весь Узор – на время, по крайней мере, – заставляя его нити обвиваться вкруг них. Чем ближе ты к ним, тем больше их влияние на тебя самого. Поговаривают, будто, оказавшись в комнате с Артуром Ястребиное Крыло, можно было ощутить, как сам собой изменяется Узор. Не знаю, правда то или байки, но я об этом читал. Но и это не все. Эти самые та’верен и сами вроде бы затканы, как пряжа, в тягу более крепкую, чем остальные нити узора, то есть мы. Оттого у них и свободы вольготной нет...
Перрин скорчил гримасу. Вот-вот, о какой свободе речь идет?
– А вот мне бы хотелось знаешь чего? – Мин вскинула голову. – Чтобы их не заставляли быть такими все время – такими растреклятыми та’верен. А у нас та’верен стягиваются на одну сторону узора жизни, а каждая Айз Седай лезет не в свое дело на другой его стороне. И что тут способна сделать женщина?
Лойал пожал плечами:
– Полагаю, весьма мало, пока она близко от та’верен.
– Как будто я могла поступить по-другому! – проворчала Мин.
– А вдруг это и есть твое счастье? – Огир хмыкнул. – Или несчастье, если угодно смотреть на дело так. Надо же, не с одним, а с тремя сразу та’верен рядом ходишь. Ранд, Мэт и Перрин! Я бы лично счел знакомство с ними большим счастьем, даже не будь они моими друзьями. Думаю, я бы даже... – Огир обвел лица неожиданно застенчивым взором, у него и уши задергались. – Только чур не хохотать надо мной! Скажу прямо: я уже пишу про вас книгу. Наброски сделал черновые.