– А мы оставим её себе?

Я едва не вздрогнула. Нет, только не дети! Я видела, как ребенок подруги играл с котом… но то шерстяной кот, а я маленькая хрупкая фея с крылышками! Они меня сломают и не заметят! Как куклу! Уж лучше на духи!

– Мы не можем её оставить, – избавив отца от тяжелого разговора, сказала мать.

– Но почему? – спросил уже мальчик.

Я сидела молча и даже слова не пыталась вставить. Какой смысл? Будто я здесь что-то решаю. Первый раз чувствую себя какой-то бесправной вещью, чью судьбу решают всякие охотники.

– Потому что нам нужны деньги, – ласково ответила мама, погладив свой округлившийся живот. – А за фею дадут очень много денег!

– Сколько?

– Быть может, целых сто золотых! – воскликнул отец, и дети обрадовались, тут же наперебой начав перечислять, чего они хотят.

Среди их желаний были такие мелочи, как новые башмачки, карамельные конфеты и механические игрушки. Наблюдая за ними, я внезапно подумала, что смогу послужить на благо. Вроде никакими особенно добрыми поступками не выделялась, но зато теперь меня смогут выгодно продать и удовлетворить детские потребности.

Господи, как безумно звучит!

Фолу принес птичью клетку, переливающуюся странным цветом. Я почему-то подумала, что это магия. Ну если тут феи существуют, значит, и магия должна быть, ограждающая от них. Высвободив меня из сетки, посадили в клетку. Девочка, внимательно наблюдавшая за этим, воскликнула:

– Папа, смотри! У неё крылышко отваливается! – заявила она, и я уже обрадовалась: сейчас меня починят! – как она добавила: – Можно я кусочек себе заберу?

Я даже вздрогнула. Какой кошмарный ребенок! Никаких ей башмаков и новых игрушек! Надо скорее выбираться отсюда!

– Ты смотри-ка, действительно крылышко отваливается, – согласился Фолу. – Надо его подлатать.

– Ты собираешься везти её к лекарю? Ты знаешь, сколько он попросит за лечение? – взвилась жена, и Фолу стушевался.

– Тогда просто заклеим. Никто поначалу не заметит, а потом денежки будут у нас в кармане.

Жена принесла клей в огромном тюбике и лучину. Я даже вздрогнула и прижала к себе надломленное крылышко. Сейчас начнется экзекуция! Моя жизнь в этом мире была недолгой!

Меня вытащили из клетки, перевернули на живот, крепко удерживая. На шейные позвонки давил тяжелый ошейник. Если до этого я даже не пыталась вырваться, находясь в сетке, то теперь попробовала снять ошейник, но тот не поддавался. И улететь со сломанным крылом не представлялось возможным. Хотя я и летать-то не умела. Куда ни посмотри – везде засада.

Крыло мне заклеивали весьма неудачно и болезненно. Один раз я даже вскрикнула, а девочка хлопнула в ладоши, мол, она и разговаривать умеет. Я внезапно почувствовала себя дракошей, которого так опрометчиво оскорбила своим вопросом сегодня в лесу. Эх, предатель чешуйчатый! Вытащил меня зачем-то из моего мира, а теперь бросил тут!

– Папа, а можно с ней немного поиграть? – спросил мальчик, когда меня с топорщащимся крылом вновь посадили в клетку.

– Нельзя! Еще сломаете, – сказала мать.

Ну точно как об игрушке говорят!

Чтобы не соблазнять детей, меня поставили на самую верхнюю полку на кухне. Я свернулась калачиком и молча лежала, пытаясь осознать последние события. Жена охотника протянула мне через прутья клетки кусочек хлеба и приободряюще улыбнулась.

– Не расстраивайся! Все в этом мире как-то выживают. Хищники, например, убивают травоядных.

А люди убивают фей? Что за жуткий мир, куда я попала? По щекам все-таки скатились слезы, но скупые, которые я тут же убрала.

А ведь Париж был так прекрасен!

Заснуть мне удалось с большим трудом. Весь вечер я ела хлеб, отламывая по маленькому кусочку, помещавшемуся в руку, и следила за детьми, как и они следили за мной. Им я казалась диковинной зверушкой. Если честно, я уже сама себе таковой стала казаться. К клетке приделали фляжку, и через неё в блюдце капал отвар. Как я позже поняла – успокоительный. Именно поэтому мои движения были заторможенными, а эмоции напрочь отсутствовали. Единственный раз, когда я запаниковала, был из-за детей.