– Это из Катая, – сказал Лоренцо. – Огонь как род искусства.

И еще взрывы, линии, огненные россыпи, дивные цветы в небе.

– Луна приревнует, – сказал Луиджи Пульчи и тут же экспромтом выдал скабрезный стишок о плодах лунной ревности.

– О чем вы думаете, bella Luna?[23] – произнес голос над ухом Цинтии.

Она обернулась и увидела Лоренцо. Он сидел рядом с ней, подтянув одно колено и сплетя пальцы на щиколотке. Лицо его было в тени и лишь изредка озарялось искрами, но и тогда глубоко посаженные глаза оставались в темноте.

Лоренцо шел двадцать восьмой год. Он обладал несметным богатством и благодаря Витторио и Цинтии Риччи не страдал от подагры, убившей его отца. Он был правителем Флоренции во всем, кроме титула. Лоренцо было довольно того, что он Лоренцо. Платье на Цинтии было слишком тесное, слишком жаркое; она не могла дышать.

– Я хотел бы отправить вас в Пизу, – сказал Лоренцо.

Цинтия думала о многом. Но не об этом.

– Пьер Леоне решил на время оставить преподавание. Поехать в Германию и в Александрию, узнать новые виды хирургии, пока его пальцы еще проворны, и, как я полагаю, написать еще книгу. Кафедра остается свободной. Не желаете ли ее получить?

– Я… я думаю, мой отец больше достоин этого места.

– Витторио в городе, а вы здесь. Но, конечно, решать вам. – Он еле заметно пожал плечами и обернулся на полутемный сад. – Скоро расцветут крокусы. Трудно ли вам добыть требуемое количество?

– Нет. Мы… осмотрительны, разумеется.

– Разумеется.

Она видела очертания его улыбки и гадала, не упустила ли второй смысл. Во вспыхивающем свете Лоренцо глянул на свои большие грубые руки, сплел пальцы. В небе затрещала цепочка взрывов.

Он снова посмотрел на золотое ожерелье у нее на шее. Хотя он по-прежнему улыбался, Цинтия теперь видела, что улыбка вовсе не веселая. Лоренцо расцепил руки, и она подумала, не коснется ли он подвески, однако он только встал, сказал: «Buona notte, Dottorina Luna[24]» и отошел под вспыхнувшим в небе багряным заревом.

Цинтия приложила пальцы к горлу. Осенние крокусы. Так называют безвременник, или колхиум. Дважды в день Лоренцо де Медичи принимает мерную ложку бренди с экстрактом безвременника, который прописали ему Риччи, и подагра его не беспокоит. Вот так просто. Есть лишь два затруднения…

Ни отец, ни мать Лоренцо не могли принимать это лекарство; у них начиналась рвота и мучительный понос. К счастью, у Лукреции недуг был слабый, и она соблюдала предписанную диету.

К несчастью, у Пьеро де Медичи недуг был сильный. Поэтому Витторио Риччи изгнал со стола красное вино и требуху. Он обращался к мудреным книгам и чужеземным врачам и заламывал руки.

А его дочь собирала мочу и кровь, в которые Витторио всматривался, будто безумный гадатель, и записывал все возможные варианты рецепта, а потом брал образцы рвоты и жидкого кала – и ставил припарки, и обертывал воспаленные, багровые суставы больного, день за днем, месяц за месяцем, пока в год, когда Цинтии исполнилось четырнадцать, Пьеро не умер и Цинтия не поседела окончательно.

Лоренцо стал правителем в двадцать один. Настойка не вызывала у него никаких побочных эффектов, так что первое затруднение разрешилось и появилось второе. Настойка безвременника, как знает всякий опытный отравитель, убивает в поразительно малых дозах. Черта между лекарством и ядом тоньше заточенного ножа.

Отсюда и осмотрительность. Потому-то Риччи сами готовили лекарство, не обращаясь к гильдии аптекарей, и, проверяя каждую новую партию, убивали двух собак и двух поросят. Давая яд правителю, даже с его согласия, надо быть очень осторожным.