При виде девушки Герхард на мгновение замер, после чего продолжил как ни в чем не бывало мыть и без того идеально чистое стекло. Джоан стала ждать. Герхард кинул на нее быстрый взгляд, потом еще один. Наконец слегка усмехнулся и отложил тряпку в сторону.

– Я очень внимательно слушаю, – сказала Джоан мягко.

Он вздохнул, разглядывая витрину.

– Мы выросли вместе, – начал он тихо. – Далеко отсюда, под Корком. Я, Инкер и Хильда, его младшая сестра. У нее были такие же синие глаза, как и у него – только нос поаккуратней, – Герхард слабо улыбнулся. – Мы вместе играли, дружили, ссорились, мирились. Росли. А потом мы с Инкером уехали. Он – учиться оружейному ремеслу сюда, под Дорнберг, а я – ювелирному, в Акрию. Мы изредка обменивались письмами. Инкер рассказал, что старый оружейник сделал его главным подмастерьем, а потом и вовсе передал все дела ему. Я за него радовался. Надеялся, что у меня тоже все получится. И тогда я вернусь в Корк и… Но все не очень складывалось. Я написал Инкеру, от которого уже больше года не получал вестей, – и он ответил, что я могу приехать. Бумага, к сожалению, не передает ничего лишнего.

– Когда я приехал, то обнаружил более или менее живой труп. Я ужасно переживал за него. А потом он рассказал, что случилось. Что ферма родителей сгорела. Что за неуплаченный оброк лендлорд продал их. Их и Хильду. Что, когда Инкер узнал об этом, он пытался их найти. Нашел Хильду. В публичном доме. Умирающую после плохо сделанного аборта.

– С тех пор мы стали работать вместе. И два раза в год Инкер ездит в Дельту и кого-нибудь покупает. За баснословные деньги, лишь бы выкупить. Мы давно могли бы разбогатеть – но все еще едва сводим концы с концами. А ведущая марка клинков у нас называется «Хильда». В дорогом варианте я инкрустирую букву «Х» на оголовке драгоценными камнями.

Герхард замолчал. Джоан стола у столба идеальным каменным изваянием.

– А ты… – начала она. Герхард поднял на нее глаза. Они были черными и непроницаемыми.

– А я просто инкрустирую букву «Х». И ничего больше.

Они сидели втроем в пустой столовой. Как обычно, рядом с ними стояла бутылка, но сегодня они к ней мало притрагивались. Герхард был необычайно тихим и задумчивым, Инкер – предсказуемо молчал. Джил, которая с недавних пор стала участником их вечерней трапезы, чертила на столе завитушки каплей вина. Они сидели, думая каждый о своем, когда в дверях показалась тень. Джил, сидевшая лицом к входу, удивленно вздохнула. Герхард слегка усмехнулся, не поднимая головы, Инкер еле заметно пожал плечами, не оборачиваясь. Им обоим не нужно было смотреть, чтобы узнать, кто пришел в этот поздний час.

– Только сразу предупреждаю, – тихо заметила Джоан, подсаживаясь к ним, – не ждите от меня никаких откровений. Я просто пришла с вами посидеть.

Инкер подал Джил знак, что нужен еще один кубок, но Джоан покачала головой.

– Я не пью.

– А как же та горькая дрянь? – ехидно поинтересовался Герхард.

Джоан усмехнулась и сняла фляжку с пояса.

Их было четверо. Каждый вечер они собирались в пустом, полутемном зале столовой и долго сидели вместе. Иногда они разговаривали, иногда молчали. Но даже в середине самого оживленного спора, самой доверительной дружеской беседы каждый из них чувствовал свое одиночество. Каждый из них знал, что не сумел сохранить в своей жизни что-то очень важное, единственное, что имело в ней значение. Каждый больше всего хотел бы избавиться от своего прошлого – и каждый больше всего дорожил именно теми днями, которые уже было не вернуть. И каждый в глубине души считал, что никто не может его понять.