Работа была долгой, но наступил момент ее окончания – он был ознаменован звуком гонга. А я за это время даже не успела определиться, за кого болеть, ведь даже самые неудачные и простенькие из картин выглядели лучше, чем сумела бы изобразить я. Затем судьи принялись выносить оценки – они говорили по очереди и чаще всего сходились во мнениях. Похоже, таким образом и выделялись фаворитки отбора. Но когда старики высказались, все уставились на дракона в ожидании и его слова. А парень, как оказалось, до сих пор неотрывно наблюдал за мной…

Ко мне и обратился, стоило мне посмотреть в его сторону:

– Возлюбленная Элея, – его голос прозвучал громко и отчетливо. – Я теряюсь в выборе. Прошу немного помочь мне и обозначить работу, которая больше пришлась по вкусу именно тебе.

Надо же – «возлюбленная». Для получасового знакомства он уж слишком быстро раздухарился. Странно, но никаких шепотков вокруг я не услышала – видимо, это означало, что я в самом деле имею право высказываться. Ответить надо было хоть что-то, поэтому я еще раз прошлась взглядом по всем произведениям. И попутно отметила, как все участницы уставились на меня заискивающе, а кто-то даже не постеснялся присесть в реверансе. Понятно, подлизываются – причем все без исключения. Я перевела взгляд на ближайший холст, стараясь не обращать внимания на раболепие в позе художницы. На самом деле нарисованное море выглядело очень красиво – и эту картину до меня никто не называл. Значит, мой голос не станет решающим и его можно высказывать свободно:

– Ваша светлость, – обратилась я к дракону, поскольку именно он задал вопрос, а именно так его другие люди и называли. – Я не эксперт, но…

Мирта резко наклонилась и истерично зашептала мне в ухо:

– Возлюбленный Грант!

– Чего? – я уставилась на нее.

Она так страшно округлила глаза, будто этот вопрос был принципиальной важности:

– Вы уже наложница! Говорите «возлюбленный Грант»!

А-а, то есть это не про чувства, а какие-то правила обращения. Я натянула на губы смущенную улыбку и вновь перевела взор на дракона. Да, смазливый и интересный, не спорю, но признаваться в любви первому встречному – как-то совершенно неправильно, противоречит внутренним установкам. Между прочим, я еще даже развестись не успела! Возможно, овдовела, но это пока не точно.

Решила, что небольшое изменение не посчитают за попрание всех норм морали:

– Дорогой Грант! – У дракона на этих словах темные глаза еще сильнее прищурились, но больше меня перебивать никто не осмелился. – Повторяю, я не специалист, но мне больше всех понравился этот морской пейзаж.

Девушка, нарисовавшая его, расцвела похлеще лилий на картине по соседству. А дракон обратился к организатору:

– Милорд Веллер, выходит, что в этом туре победили десять девушек, набравшие больше всего откликов. Но прошу вас отметить в бумагах, что картину благородной Селины посчитала самой достойной единственная на данный момент женщина в мире, чье мнение меня должно интересовать.

Ничего себе, как завернул. Упомянутая Селина все же вылетела из отбора, но, наверное, это признание означало для нее нечто важное – какая-то отметка в бумагах, делающая ее почему-то радостной, несмотря на проигрыш. Возможно, оказаться в числе победительниц она вовсе не рассчитывала и потому была благодарна даже за внимание.

Из этой истории я сделала один вывод – мне надо смыться и впредь в числе зрителей не появляться. Ведь звучало так, будто мое слово имело серьезный вес – а значит, я могу повлиять на чью-то судьбу в этом сновидении. К тому же никто к присутствию меня не принуждал – я теперь наложница, то бишь уважаемая всеми подстилка, никто мне больше не указ!