– Что это было? – спрашивает Рейвен.

– Что бы это ни было, на вкус все равно мерзость, – отвечаю я. – В какой-то момент мне показалось, что ты не будешь ее глотать.

– Я подумывала об этом, – говорит Рейвен. – Но решила, что это бессмысленно, согласна? Я хочу сказать, они бы все равно…

Но я уже не слышу, что говорит Рейвен, потому что проваливаюсь в черную бездну беспамятства.

Когда я прихожу в себя, вокруг никого нет.

Яркий свет сияет у меня над головой – слишком яркий, он режет глаза. Я лежу на чем-то холодном и плоском. Мои руки и ноги связаны ремнями, и я с ужасом понимаю, что на мне нет одежды.

Инстинктивно я корчусь, пытаясь освободиться и в то же время чем-то прикрыть наготу. Крик собирается в горле, но, прежде чем я открываю рот, раздается мягкий голос:

– Не паникуй. Я сейчас сниму их. Они нужны для твоей же безопасности.

– Где я? – Вместо крика из моего горла вырывается лишь колючий шепот.

– Ты в подготовительной комнате. Успокойся, 197. Я не могу тебя развязать, пока ты не успокоишься. – Голос какой-то странный – слишком высокий для мужчины, но чересчур низкий для женщины. Моя грудь вздымается, и я стараюсь расслабить мышцы, дышать ровно и не думать о том, что я голая.

– Вот. Так-то лучше. – Голос приближается. – Обещаю, 197, последнее, чего мне хотелось бы, это хоть как-то тебя обидеть. – Я чувствую, как сдавливают мою руку, и что-то холодное прижимается к внутренней стороне локтя. Давление нарастает.

– Я просто измеряю твое артериальное давление, – спокойно произносит голос. Тиски ослабевают. Я слышу, как перо царапает бумагу. – Посмотри вверх, пожалуйста.

Больше все равно некуда смотреть, но вдруг яркий свет слепит в левый глаз, потом в правый. Я отчаянно моргаю, и кажется, будто мне обожгло сетчатку, потому что перед глазами лишь зеленое свечение. Снова скребет перо.

– Очень хорошо, 197. Почти готово. Сейчас я прикоснусь к тебе. Обещаю, что не сделаю тебе больно.

Все мои мышцы будто сжимаются в крошечные кулаки, и я моргаю еще чаще, но все равно ничего не вижу. И тут я чувствую мягкое надавливание на низ живота, сначала слева, затем справа.

– Вот и все, – успокаивает голос. – Мы закончили.

Зеленое свечение исчезает, и я уже могу различить лицо человека, которому принадлежит голос.

Это лицо мужчины, но какое-то странно-детское, с тонкими чертами, узким носом, изящным ртом и сливочной кожей. Голова обрита, только на макушке островок каштановых волос, завязанных в элегантный хохолок – эта прическа мне знакома по урокам культуры и этикета королевского двора. Она означает, что передо мной фрейлина.

Фрейлины стоят выше всех остальных слуг – они наперсницы и советчицы для своих хозяек. Их отбирают и тренируют с юных лет, фрейлиной может быть и мужчина – их кастрируют, так что они становятся «безопасными» для работы в тесном контакте с королевскими особами женского пола.

Мне ужасно стыдно лежать обнаженной перед мужчиной, и я извиваюсь в своих оковах. Он терпеливо ждет, глядя только на мое лицо, не обращая никакого внимания на тело, и что-то в его взгляде подсказывает мне, что ему понятны и мои чувства, и мои мысли. Я перестаю дергаться. Он улыбается.

– Здравствуй. Я Люсьен. Сейчас я развяжу тебя, хорошо?

У меня как будто пропал голос, но он и не ждет ответа. Когда он склоняется надо мной, чтобы снять ремни, я замечаю, что на нем длинное белое платье с высоким кружевным воротником и длинными рукавами. На его пальцах свежий маникюр, а тело у него грациозное, но мышцы под платьем проступают вялые, не накачанные.

– У тебя красивые глаза, – говорит он, расстегивая последний ремешок. – Почему бы тебе не сесть, и тогда я подам тебе одежду?