– Это ваше дело. А мне, извините, надо идти.

– Напрасно вы так поступаете, Александра Юрьевна.

– Это уж позвольте мне самой решать.

– Вам все равно не удержать эту гостиницу.

– А это мы посмотрим.

– Своим упрямством вы настроите против себя влиятельные силы. Вы и не представляете, насколько влиятельные.

– Уж не себя ли вы имеете в виду?

– Ну что вы, я всего лишь посланник. Подумайте, взвесьте все возможные последствия.

Векшина хотела уже встать и уйти, но решила еще не надолго задержаться. – Она почувствовала, что это отнюдь не пустые слова.

– А какие могут быть последствия?

– Мир очень жесток. – Так вы мне угрожаете?

– Как можно, я вами восхищаюсь. Но, боюсь, не все разделяют мои чувства.

– Это их дело. Я от своего не отступлюсь. И я умею защищаться.

– Я бы вам еще раз советовал обо всем подумать.

– Боюсь, что это бесполезный разговор. – Очень жаль. Я надеялся на другой результат. Что ж, до свидания. – Наумов встал и быстро пошел к выходу.

– А тысяча долларов? – догнал его оклик Векшиной.

– Ах да, совсем забыл. – Он вернулся к столу и достал из бумажника деньги – Вот мой проигрыш и ваш выигрыш. Так все в жизни устроено: если одни проигрывают, значит, другие выигрывают. Но ведь все может измениться.

Весь остаток дня Векшину не отпускало чувство тревоги. Чутье подсказывало, что появление этого господина и его предложение о покупке гостиницы – это только начало череды надвигающихся неприятностей. Насколько они будут серьезными и каковы окажутся их последствия, покажет время. Но то, что этот господин настроен серьезно и готов идти до конца, она уловила скорее не разумом, а каким-то особым внутренним чувством. Хуже всего было то, что эта тревога никак не хотела улетучиваться. Более того, она нарастала с каждым часом. И по мере того, как рабочий день приближался к своему завершению, становилась все более и более интенсивной. Поток, беспокоящих мыслей, кружил и кружил над ней, мешал сосредоточиться на работе, изматывал душу. Больше всего она боялась за брата. Хотя, казалось бы, оснований опасаться чего-то серьезного у нее не вроде бы не было. И к вечеру Векшина дошла до того, что уже просто не находила себе места. Как только стрелка часов достигла шестичасовой отметки, она пулей выскочила из кабинета, и почти бегом направилась к морю. Ей необходимо было увидеть Диму, как можно скорее.

Дорога от гостиницы до берега моря, где обычно работал над своими картинами Дима, занимала не более получаса. Все это время перед глазами Векшиной всплывали сцены разговора с Наумовым. В голову лезли всякие нехорошие мысли. Кажется, он что-то сказал про жестокость этого мира. Интересно, было бы знать, что он имел в виду. Во всяком случае, ничего хорошего, это точно. А раз так, от него можно ожидать чего угодно. За себя Векшина не беспокоилась, а вот за Диму… Если бы он согласился уехать, ей было бы гораздо спокойнее. Все равно сейчас каникулы, зачем ему торчать в городе? Векшина твердо решила уговорить брата покинуть Дивноморск.

Наконец она увидела Диму. Он стоял на скалистом берегу моря перед мольбертом и увлеченно работал над картиной. Векшина сложила руки трубочкой и поднесла их к губам: «Дима-а-а, Дима-а-а», – позвала она его, но он не откликнулся. Должно быть, не расслышал ее из-за шума моря. Когда она приблизилась к нему почти вплотную, он по-прежнему не замечал ее.

– Димочка, ну, сколько можно пропадать на берегу, я же волнуюсь, – Векшина легонько обняла Диму за плечи.

– Осторожно, ты видишь, я работаю, – отбросил Дима ее руки.

– Я вижу, что ты просто стоишь и смотришь на море. И я подумала, что ты уже закончил.