...Высокая фигура выступила из темноты, и Александр узнал друга.

– Не спится?

– Угу, – кивнул Малве, – сказали бы мне, что я не смогу заснуть после шестидневного перехода, я б рассмеялся, а ведь не могу. А ты-то что тут делаешь, ночка ведь не жаркая, и вообще подвинулся бы...

– Я? На звезды смотрю, – засмеялся Александр, освобождая место. Брат короля и знатнейший аристократ Арции не утруждали себя такими вещами, как этикет, предоставив носиться со своими титулами выскочкам вроде Вилльо.

– Ну и как звезды?

– Уж больно много их падает...

– От, с позволения сказать, Ле Манси так-таки и ничего?

– Молчит. Филипп считает, что дуется.

– Дуется? Кто-кто, а он не прогадал, лично я бы от таких подарков не отказался.

– Так стань сомнительным, тебе кусок и подкинут, а то вы, Мальвани, своей надежностью прямо-таки пугаете...

– От такого слышу, кого это, интересно, «верность обязывает», уж не тебя ли?

– Меня, – вздохнул Александр, – но иногда я брата просто не понимаю. Зачем, зная, что Рауль вот-вот высадится, и как бы не здесь, лезть Проклятому в зубы? Король должен быть в столице, по крайней мере, пока не станет ясно, где основной враг.

– Воистину, – кивнул Сезар, – и уж точно незачем было тащить сюда этих Вилльо...

– Не согласен, в Мунте на свободе они бы растащили все, что не успели. Сезар, раз уж ты все равно не спишь...

– Не сплю, – согласился Мальвани.

– Может, возьмем квинты[61] две и объедем окрестности? Все лучше, чем упавшие звезды считать...

– А что, разве вечером все как следует не осмотрели?

– Осматривали. Люди Реви.

– Да из них разведчики, как из жабы лошадь. Но две квинты это слишком. Лучше я подниму своих «охотников».

– Это даже лучше.

Спустя четверть оры двадцать шесть всадников в темных плащах, на лошадях, «обутых» в специальные торбы, глушащие стук копыт, веером рассыпались по окрестным полям. Поиски оказались недолгими. В весе от лагеря пятерка «охотников» нарвалась на небольшой отряд, скрытно пробиравшийся в сторону Данкассы. Рассудив, что союзники, каковыми считались Ле Манси и Батар, по ночам тайком не разъезжают, люди Сезара, пропустив чужаков, ловко отсекли замыкающего. Тот лгать и изворачиваться не стал, видимо, дело Лумэнов, на взгляд пленника, не стоило его драгоценной жизни.

Александру удалось сохранить невозмутимость, хотя по спине забегали противные мурашки. И было от чего. Пойманный воин принадлежал к авангарду Жана Орви ре Фло, он же маркиз Ле Манси. Армия маркиза была в весе от лагеря, но, по счастью, ее основу составляла не конница, а пехота, а значит, ждать Манси следует не раньше чем через две с половиной оры. Пленник рассказал, что Жан объявил о своем переходе на сторону кузена, так как король не оценил его преданность и отнял у него Батар. Ничего не делавший наполовину, Орви дал салют в честь Лумэнов и Рауля и заявил, что намерен пленить неблагодарного короля. Это не казалось пустым бахвальством: людей у Ле Манси было раза в три больше, чем у Филиппа. Но это были еще цветочки! Отыскался Рауль. Король Королей высадился не в Ларрэне, а в родной Фло и форсированным маршем направлялся на Лагу, намереваясь отсечь Филиппа от столицы.

2884 год от В.И.

Утро 20-го дня месяца Лебедя.

Арция. Мунт

Нельзя сказать, чтобы Жан Орви, маркиз Ле Манси, был счастлив, поднимая меч на короля Тагэре. Лумэнов Жан не любил и презирал, а от Филиппа Четвертого ничего, кроме хорошего, не видел. Выходку своего знаменитого кузена Орви не одобрял, и, хотя Вилльо его бесили не меньше, чем Рауля, полагал, что Дыня и ее изголодавшиеся на ифранских подачках сторонники будут еще менее приятным обществом. Увы, Король Королей не стал слушать младшего родича. Когда к Орви заявился тайный посланец, Манси понял, что ему ничего не остается, как выполнить требуемое. Сила явно была на стороне Рауля, спорить с которым в семействе Фло было не принято. Король Королей прекрасно знал своего осторожного кузена, девизом которого могло бы стать «от добра добра не ищут», и прислал к нему соглядатая. Даже не соглядатая, а человека, который в случае необходимости (если бы, к примеру, Жан заболел или вообще умер) смог повести его людей. Теперь любые увертки стали невозможны, Орви не мог ни «опоздать», ни «ошибиться», ни «не найти противника». Пришлось браться за дело, находя утешение в том, что против лома нет приема.