Юноша накинул плащ и выскользнул из своих покоев. Сонный лакей с удивлением уставился на герцога Эстре, но ничего не сказал. Дело слуг повиноваться, а не лезть к господам с советами и замечаниями. Почти пробежав по гулким переходам, Сандер оказался у служебной калитки, разбудил задремавшего стражника, который, глупо хлопая глазами, торопливо отпер дверцу. Перед Сандером лежала засыпанная снегом улица Святого Мишеля, белая и пустынная. Первого и единственного человека Сандер встретил, заворачивая на площадь Ратуши. И им оказался... виконт Малве, схвативший его за руку.

– Проклятый, как же я рад тебя видеть, Сандер.

– А я еще больше, – заявил Александр слегка дрогнувшим голосом.

Им оставалось только расхохотаться. Оба старательно обходили самое важное, хотя почему обходили? Главное было понятно: их дружба выжила назло всем «пуделям» мира!

– Знаешь, – отсмеявшись, нахмурился виконт, – давай пойдем куда-нибудь, в того же «Нобиля», что ли...

– Не поздно?

– Ты что, в Мунт только вчера приехал? – изумился Сезар. – Разумеется, не поздно. Поздно будет только оры через три.

Они пошли в «Щедрого нобиля», и им несказанно повезло: там оказался Сивый Анн, которого они прозевали летом. Знаменитый менестрель перебирал струны видавшей виды гитары, собираясь петь. Он, как всегда, заявился нежданно-негаданно, и новость об этом еще не успела разойтись, так что народу было не то чтобы много и все, похоже, засели в таверне с вечера. Друзья, стараясь не привлекать внимания, скользнули в дальний угол, но красавца Сезара и горбуна Тагэре узнали. Поднял глаза и певец, и Сандеру показалось, что он когда-то уже видел этого человека. Но где? А бард взял несколько аккордов и запел. Он не называл имен, и песня эта, то ли старая, как мир, то ли, наоборот, только что сложенная, была не об отце и не об Эдмоне, и вместе с тем она была о них. Это не было ни плачем, ни клятвой, ни жалобой, но чем-то иным, что можно выразить, лишь сплетая Музыку и Слово.

Александр Тагэре смотрел на Сивого Анна, но видел не его. Перед глазами всплывали иные лица. Отец вновь склонялся с коня к нему, восьмилетнему, ветер развевал светлые волосы Эдмона, следящего с крепостной стены за облаками, чему-то улыбался вечно нахмуренный Дени, весело кричала маленькая Жаклин, а седой Аларик протягивал ему шпагу. Есть только Свобода, Александр Тагэре. Свобода и честь! А на небе ярко сияли две звезды, голубая и алая...

Гитара умолкла, и Сандер с трудом понял, на каком он свете. Впрочем, в иных мирах побывал не только он. Лица гостей, даже самых пьяных, стали какими-то просветленными, словно в храме, хотя как раз в храме подобных лиц он не видел. Стоп! Вот оно! Утром на него смотрел старый бард! Может быть, он знал отца и приходил его помянуть? Спросить или не стоит?

Толстый хозяин принес кувшин вина и наполнил два кубка. Александр взял свой и с удивлением взглянул на Сезара.

– Ты что?

– Я не пью, – улыбнулся Сезар.

– Но...

– «Но» не может быть, Сандер. Я дал слово. Неважно почему, но дал. А ты пей. Можно делить с другом беду и радость, но не глупость. Пей, тебе обязательно нужно выпить.

Сандер выпил. Вино было терпким и крепким, наверное, трактирщик добавил в него царки. Александр повернулся к менестрелю, и тот слегка кивнул ему, словно старому знакомому. Однако разговора не получилось. Дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая фигура в лиловом плаще, за которой маячило еще несколько. Тускло блеснул металл.

– Проклятый, – сорвалось с губ Мальвани, и было отчего. Представить себе епископа Иллариона, шляющегося ночью по кабакам, было невозможно, но это был он собственной персоной, и глаза его горели тем же почти сладострастным огнем, что и утром.