– На эндоскопии все чисто. Выписывайте.

Просить его повторить не имеет смысла: он уже перешел к следующей кровати. Сконфуженно улыбнувшись миссис Шеридан, бросаюсь за ним.

Пару часов спустя одна из сестер вызывает меня, прося вернуться.

– Миссис Шеридан хочет переговорить с врачом.

Эта фраза звучит, как приговор для каждого начинающего медика. Обычно она означает, что пациент собирается задать кучу вопросов, ответа на которые ты не знаешь. Я уже понял, что проще что-нибудь выдумать, чем разыскивать того, кто мог бы все объяснить. Иду в отделение и обнаруживаю, что миссис Шеридан на грани нервного срыва, практически как я сам.

– Я не понимаю, что происходит, доктор, – жалуется она. – Что сказал этим утром консультант? Что со мной такое? Почему меня отправляют домой?

Прикусываю язык, чтобы не сказать, что сам ничего не понял. Сейчас не время объяснять, что хирурги просто не разобрались, в чем было дело. Раз повода для операции нет, ее можно выписать. Тем более что ей уже лучше. Но миссис Шеридан не стоит этого знать. Прибегаю к лучшему другу врача – профессиональному жаргону. Слово «вирус» вообще-то переводится как «яд», но в устах медработника может означать «мы не знаем, что с вами такое, но это не опасно и пройдет само».

– Мы провели обследования и ничего серьезного не нашли, а это означает, что у вас вирусный гастроэнтерит. Ваш организм справился с инфекцией благодаря тому, что в больнице вы отдохнули, так что теперь вас можно выписать домой, – объясняю я.

Использую еще кое-какие медицинские термины, для подстраховки. Ежусь от стыда. Наверняка она видит меня насквозь. Но нет, проверенный прием сработал, пациентка веселеет.

– Правда, доктор? Большое вам спасибо.

Еще пару минут успокаиваю ее и даю кое-какие советы по питанию, почерпнутые из утреннего телешоу. Оставляю миссис Шеридан, совершенно счастливую, собирать вещи и отправляюсь разъяснять следующему пациенту, что мистер Баттеруорт сказал этим утром. Кажется, я начинаю понимать, что означает «начинающий врач»: да, я не знаю всех ответов, но умею употреблять непонятные слова, и у меня на шее стетоскоп.

Четверг, 11 сентября

Руби сегодня плакала. Мы встретились за отделением скорой помощи в перерыве между обходом и операциями. У нее в руках был список дел, занимавший обе стороны стандартного листа, а во второй половине дня она дежурила в приемном. Руби не знала за что хвататься, а пока мы с ней стояли за корпусом, сработал ее пейджер. Она перезвонила с мобильного, не в силах идти назад в отделение, чтобы воспользоваться стационарным телефоном. Вызывала лаборатория. Потерялись анализы крови. Мистер Грант, собираясь оперировать пациентку, позвонил: в лаборатории не было отметки о том, что анализы уже взяли, и он хотел знать, почему.

– Но я же их брала, – сказала Руби, и лицо ее исказилось от отчаяния, – оставила в рамке и сегодня утром отправила в лабораторию!

Она помолчала, слушая, что говорят в трубке.

– Боже, он меня убьет! Он страшно разозлится, если операцию придется начать позже.

Снова пауза.

– Хорошо, я возьму их еще раз и принесу в лабораторию сама.

Она посмотрела на свой список дел в одной руке, на недокуренную сигарету в другой и решительно ее затушила. А потом вдруг всхлипнула, нет, не залилась слезами, а тихонько расплакалась от усталости и бессилия. И тут ее пейджер снова запищал. А за ним мой. И оба мы, развернувшись, пошли обратно в больницу.

Суббота, 13 сентября

Сегодня ужинали с мамой. Говорить особо не о чем. Большую часть вечера она сетовала на то, как сильно я похудел. Словно я сделал это нарочно.