Верхотин улыбался.

– Кто умеет дергать за веревочку, далеко пойдет, – улыбнулась и Ксения Демьяновна.

Она знала, о чем говорит. Разве не этим она сама сейчас занималась?

Они продолжили бы говорить, но коллеги по Дому на Каме кинулись к доктору Верхотину.

– Спасибо, доктор! Это такое удовольствие…

– А когда еще?..

– Ваша племянница похожа на вас как две капли воды! – Льстивый голос бывшей соседки Ксении Демьяновны перекрыл остальные. – Я буду ее лепить обнаженной!

– Уж не собираетесь ли вы в таком случае попросить позировать доктора Верхотина? – тихим насмешливым голосом заметила Ксения Демьяновна, оттесняя ее.

Все, кто слышал, рассмеялись. Ксения Демьяновна терпеть не могла эту особу. Может быть, потому, что ее вариант болезни Альцгеймера пугал. Беспомощность физическая, соединенная с пустословием, повергала в ужас.

Вернувшись в Дом на Каме, все разошлись по комнатам. Ксения Демьяновна поднялась к себе в мансарду. Прошлым летом доктор Верхотин согласился отдать Улановской-Веселовой отдельную комнату. Она нужна была ей не только для душевного покоя, но еще по одной причине. То, что задумала Ксения, требовало уединения.

Она была довольна собой. Две недели назад приезжала Катерина, она заметила, что дочь переменилась. Значит, она хороший кукловод.

Надев теплую пижаму в розовую клеточку, она легла, выключила лампу. Да, она все делает правильно. И продолжит делать.

Она пыталась заснуть, но перед глазами то возникали куклы на сцене, то в полудреме – Катерина. Наконец она поняла, что все равно не заснет, поэтому позволила себе вспомнить то, что проделала в конце прошлого лета. И что, на ее взгляд, уже принесло свой результат. Она видела это по лицу Катерины в ее последний приезд.

Прежде, когда Катерина приезжала к ней, Ксения Демьяновна начинала чувствовать то, чего не испытывала прежде. Она долго не могла найти точные слова.

«Неужели это чувство вины?» – однажды спросила она себя. Но внутренний протест, взметнувшийся из самых глубин, не позволил додумать до конца. С какой стати? Разве она в чем-то виновата! Она заболела, не кто-нибудь. Это ее жизнь нарушилась, это она…

Но чем дольше жила Ксения Демьяновна в Доме на Каме, рядом с такими же больными, анализируя возможные причины своей болезни, все отчетливее понимала: она виновата перед Катериной.

Она не собиралась ворошить прошлое, перетряхивать все, что прожито. Главное – осознать, что происходит сейчас.

Лежа в постели, гуляя по саду, принимая порошки, привозимые дочерью, она неотступно думала о Катерине. Не нравилось то, что видела. Бледное лицо с плотно сжатыми бескровными губами. В глазах блеск, но не тот, что красит женщину. У нее глаза, как у загнанного животного, она видела оленей с такими глазами, в Якутии.

– Мама, как ты себя чувствуешь? – спрашивала Катерина.

На самом деле, думала Ксения, ей следует спросить дочь об этом, причем давным-давно. Когда она взвалила на нее брата Федю…

– Гораздо лучше, – отвечала Ксения Демьяновна, не отрываясь от Катерины. Она видела, что блеск в серых глазах становился ярче. От удовлетворения – ее труды не напрасны.

Мать спросила Катерину:

– Кто-то еще занимается лекарством от моей болезни?

Внимательно смотрела в лицо дочери. До чего густо оно присыпано заботами! Так в прежние времена присыпали лица пудрой. Каким-нибудь «Лебяжьим пухом». Она помнила, как пудрилась бабушка, давно, очень давно. Ксения понимала: эти заботы не личные, не сердечные. Таких у Катерины нет, потому что они в ее возрасте придают тонус, даже коже. Не важно, какие они, простые или сложные. Работу гормонов не остановить.