Если я спрашивала папу, что пошло не так между ним и мамой, он всегда отвечал, что порой у двоих людей просто что-то не ладится, и тогда для обеих сторон лучшим решением бывает расстаться, прежде чем кто-то из них или они оба нанесут друг другу неизлечимые раны. И что он уверен: где-то наверняка есть кто-то, кто больше ему подходит и кто сделает его по-настоящему счастливым. После случая с Нейтом я слишком хорошо поняла, что он подразумевал под «неизлечимыми ранами».

Быстрыми шагами я подбежала к нашему месту у окна и плюхнулась на скамейку напротив него. Она опасно скрипнула, но мне было все равно.

– Привет, пап.

– Может, в следующий раз разбежишься еще сильнее? – откликнулся он.

– Ну, только если ты покроешь ущерб, – заявила я и размотала шарф.

Он раскатисто рассмеялся и перегнулся ко мне через стол, после того как я разделась.

– Как дела, Воробушек?

– Очень хорошо. Сдала эссе на этой неделе и поработала моделью для своей соседки по комнате.

Папа так стукнул кулаком по столу, что зашатался керамический горшок с искусственным цветком.

– Не может быть! Как это случилось?

К нам подошла официантка, чтобы принять заказ, и только после этого я рассказала, как мы с Сойер сблизились. И при этом не упустила ни единой детали, включая то, как меня заперли в ванной в общежитии братства.

– Если этот пацан попадется мне на глаза, я ему устрою. – Папины кустистые брови низко сошлись над переносицей, из-за чего между ними почти не осталось места и почти казалось, что у него монобровь.

– С удовольствием бы на это посмотрела, – отозвалась я, помешивая свой чай со льдом.

– Зато теперь вы лучше ладите, а значит, эта ситуация принесла и что-то хорошее.

– Ну, такими уж подружками мы тоже не стали, – пробурчала я и вспомнила вчерашний день. С тех пор Сойер не обменялась со мной ни словом.

– Это придет, Воробушек. Судя по тому, что ты раньше мне о ней рассказывала, она производит впечатление очень закрытого человека. Некоторым людям требуется больше времени, чтобы подпустить к себе других.

Я убрала челку со лба и грустно взглянула на отца.

– На этот раз я облажалась, пап.

– Каким образом? – спросил он и оперся локтями о грубый стол.

– Она выяснила, что я публикую книги. А я ведь… хотела сохранить это в тайне.

– Когда-нибудь все твои друзья так или иначе об этом узнают, Доуни. Самое позднее, когда ты ворвешься в списки бестселлеров.

Я улыбнулась. Папа был в курсе, что я писала истории, пускай я и сказала ему, что он ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не должен их читать. Тогда он спросил почему. Я молча показала ему обложку «Приручи меня» с обнаженным мужчиной, который прикрывал свое достоинство шляпой.

Папа больше не задавал вопросов.

– Знаю. Но до тех пор я просто наслаждаюсь жизнью абсолютно нормальной студентки, которую не травят из-за необычного хобби. То, что Сойер теперь все известно, выбило меня из колеи, и я паршиво отреагировала.

– Извинись перед ней, – просто ответил папа.

– Извинюсь, когда она снова начнет со мной разговаривать и перестанет прятаться за своим ноутбуком.

Отец одобрительно кивнул:

– А как дела у других твоих друзей? Пока всё в порядке?

Я познакомила папу со своей маленькой бандой, и все решили, что он очень клевый. Спенсер даже захотел сделать с ним селфи, а потом ляпнул что-то про «будущего тестя». К счастью, Кейден силой помешал ему пойти фотографироваться.

О том, что после нашего поцелуя в доме братства Спенсер меня избегал и что с того момента мы с ним больше не виделись, мне папе рассказывать не хотелось. Я и сама не понимала, как расценивать эту ситуацию. Потому что, стоило вспомнить о губах Спенсера, его вкусе и его руках на моем теле… все это очень и очень нехорошо. В течение нескольких месяцев мне успешно удавалось игнорировать, каким классным и привлекательным он мне казался. От того, что теперь я знала, каково это – быть рядом с ним, у меня в животе зарождался настоящий ураган. По телу разливалось тепло, и все буквально покалывало, и это сильно меня пугало. Я не хотела испытывать такие эмоции, потому что кончится все это болью.