Прижал её хрупкий стан к дереву, закинул на себя стройные ножки и провёл ладонью по гладким бёдрам, собирая тонкий шёлк. Пальцы покалывало от удовольствия и немедленного желания свести на нет миллиметры между нами. Отодвинул тонкую преграду, коснулся влажных лепестков и зарычал от выплёскивающихся через край ощущений.

Всего лишь мимолётное касание, а меня вело, будто весь влез в неё. Аромат с нотками мятного ананаса, исходящий от Мари, щекотал ноздри, заставляя вдыхать в полную мощь лёгких, и окончательно плавил мозги. Только этим я оправдывался, когда проникал в узкое тепло пальцем, когда покусывал зубами нижнюю губу, когда по чистой случайности разошлась молния на штанах, и я, с замиранием сердца, натягивал её на себя.

Короткий всхлип, переходящий в рокочущий, гортанный стон, выпитый мной без остатка, и бешенная гонка за удовольствием. Я подкидывал Мари, опускал и с остервенением работал бёдрами, боясь, что не успею излиться, пока мираж не истает в воздухе. Марике оставалось только вскрикивать, закусывать губу и зарываться лицом в шею, принимая глубокие толчки на всю длину.

Можно ли умереть во время близости, когда на тебе содрогается в припадках оргазма желанная самка, закатывая глаза и вонзая зубки в плечо? Я умер, взорвался, взлетел, разобранный на частицы, в страну Зандала и рухнул о землю, возрождаясь. Ноги тряслись, еле держали. Пришлось развернуться и облокотиться на ствол спиной, по которому мгновение назад размазывал Марику.

Для Маклала мой разворот стал сигналом, означающим законное право покрыть Мари, как следующему в роду. Из полёта в наднебесье возвращался под новые стоны девушки, сотрясающейся от резких внедрений брата. Мак не стал заморачиваться, менять дислокацию, сдирать с меня Марику, а просто пристроился сзади и долбился, вбивая её в меня.

Даторр стоял рядом, намотав волосы Мари на кулак, пил её дыхание, терзая губы, оттягивая голову и ожидая своей очереди. Глядя, как один брат орудует языком во рту нашей женщины, а другой членом в райской пещерке, мозг встрепенулся и расплылся на глазах. Осознание общего владения добавило перчинки в восприятие, и желание растеклось по телу вновь.

Как в тумане наблюдал за происходящим, всматриваясь в перекошенные удовольствием лица парней, подставляя под зубки Мари плечо, в самые острые моменты, и крепко держа её в руках, боясь отпустить и потерять сокровище, честно добытое в неравном бою с совестью.

После мы долго лежали под сенью голубоватой листвы, восстанавливая бурлящую кровь, нежно гладя разомлевшую Марику и лениво ловя нити золотых лучей, прорезающих густую крону. Наверное, надо было что-то сказать, как-то оправдаться, но разговаривать в такой момент, прерывать перелив общего дыхания, перезвон одного на всех сердца, казалось кощунственным. За нас говорили они, разбавляя своей песней тишину.

Никогда не чувствовал полного умиротворения, будто всё, о чём мечтал, исполнилось. Держа в объятиях зеленоглазую малышку, распластанную по мне, от переполнения уверенного тепла урчал внутренний зверь. Военная академия с двенадцатилетней муштрой, счастливое детство, созданное заботой родителей, возможная карьера в будущем, всё оказалось пылью в этот момент. Только она, Марика Дор, будущая сакиа рода Зардо.

- Вечереет, - проронила первые слова Марика, рассматривая сквозь заросли багрянец неба. – Пора домой. Родители начнут волноваться.

- Не могу отпустить, - прижал к себе сильнее, до онемения в руках. – Впереди целая, длинная ночь, которую я могу не пережить.

Реально боялся от неё оторваться и потерять равновесие, уверенность в завтрашнем дне. Мало ли, что может случиться за ночь? Обидится, передумает, переосмыслит случившееся. А девочки, они такие. Как Алина говорит – семь пятниц на неделе. Вечером – люблю, а утром – чтобы глаза мои тебя больше не видели.